"Не сотвори себе кумира"
4. ИЗДАЛЕКА И ВБЛИЗИ

О знаменитом центрфорварде «Спартака» и сборной СССР прошлых лет Симоняне, вернее об особенностях его игры, мы как-то разговорились с его близким другом и многолетним партнером. Должен сказать, что и собеседник мой в прошлом был игроком острокомбинационного склада, хитроумным тактиком, а к тому же признанным виртуозом футбольной техники. И поэтому его анализ игры Симоняна особенно интересовал меня.

— Эх, одного лишь себе простить не могу! — вдруг воскликнул он безо всякой связи с говоренным ранее.

— Чего простить не можете? — спросил я, дивясь столь неожиданной перебивке нашей спокойной, почти элегической беседы.

— Чего? Разве вы не знаете, что Симоняна в последние два сезона вообще перестали на поле бить?

К такому вопросу я и вовсе готов не был, но мой собеседник тотчас пояснил, что он имеет в виду. Дело в том, что у него самого в отличие от Симоняна (который никогда и ничем не отвечал своим обидчикам на футбольном поле) сезона за два до ухода из большого футбола нервы стали, по собственному его выражению, «рвать повода». И тотчас обрушились на него замечания судей, предупреждения в протоколах, критика в прессе. Однажды он был даже удален с поля и дисквалифицирован на несколько матчей. Тогда как Симоняна в это самое время его персональные сторожа как раз-то и перестали «обижать». Почему? Трудно поверить, но именно по причине полнейшей его безответности. Стыдно им стало, что ли. А ведь прежде и ноги ему на бегу заплетали, и били по ним, и в спину толкали, и локтями в бок угодить норовили.

А что же Симонян? Впрочем, это я сам хорошо помню: сразу поднимется (если только он мог подняться сразу), пробежит, ковыляя или потирая рукой ушибленное место, несколько шагов, а там и вновь включится в игру. Ни слова обидчику, ни звука.

— Вот это был спортсмен! — восхищенно, а вместе с тем и с какой-то грустью заключил мой собеседник. — Всем спортсменам спортсмен!

И правда: много лет уж не выходит на поле Симонян, но имя его любители футбольной игры и по сей день произносят с благоговением, потому что история футбола — в мировом ли масштабе или каждой страны в отдельности — бережно хранит имена лишь тех футболистов, чье замечательное умение вести игру неизменно сочеталось с безукоризненным соблюдением всех ее правил.

Мэтьюз провел на футбольном поле тридцать три года. Но пышное празднование его пятидесятилетия объяснялось не только этим рекордом спортивного долгожительства. И не только тем, что в течение долгих лет он считался одним из самых искусных крайних нападающих. Футбольные звезды всех стран съехались в 1965 году в Лондон на матч со сборной Англии с участием юбиляра, быть может, прежде всего потому, что Мэтьюз был истинным рыцарем футбола, рыцарем без страха и упрека. «Он никогда не заслужил ни одного наказания, — писала «Комсомольская правда», — хотя постоянно был в горниле жарких схваток и не раз являлся «целью» для защитников. Несмотря на грубые атаки, Мэтьюз оставался спокойным, ни разу на его лице не появилось злого выражения. Когда противник что-то говорил, он молчал. «Если с таким игроком переругиваться, — говорит Мэтьюз, — это значит становиться на его уровень». Накануне юбилейного матча корреспондент «Известий» спросил у Мэтьюза, что бы он порекомендовал футболисту, начинающему спортивную карьеру. «Энтузиазм и дисциплину, — ответил Мэтьюз. — Без любви к футболу и без уважения к его законам нет настоящего спортсмена». И еще добавил, что «контролировать себя важнее, чем контролировать мяч».

Мы справедливо восхищаемся Мэтьюзом. Но зачем ходить так далеко? Никогда не нарушал правил и Григорий Федотов. Ни разу ни на йоту не преступили их П. Дементьев, Пайчадзе, Бесков, Месхи, Метревели, Лобановский. Но если Симоняна в последние его два сезона не решались уже «подсекать» и бить по ногам, то Г. Федотов, увы, на излете своей спортивной судьбы покидал поле, чтобы никогда уже на него не вернуться, тяжко хромая, закусив от боли губу, поддерживаемый с обеих сторон тренером и врачом. Вообще большинство блистательных форвардов, отечественных и зарубежных, кончало свою карьеру до срока не без помощи своих «визави» из защитных линий. Все они (форварды), как правило, играли в конце футбольного пути с вырезанными менисками (подчас обеих ног), с хроническими воспалениями суставов.

Но тут, пожалуй, надо пояснить, почему же рыцари футбола так последовательно и упорно не отвечают своим обидчикам? Разве, черт возьми, они не мужчины, не атлеты? И разве тех, кто на них нападает, печать не называет хулиганами, костоломами? Так неужто нельзя двинуть одному такому разок, да так, чтобы другим неповадно было? Или нанести ему удар исподтишка, незаметно для судьи, где-нибудь в толчее у ворот, как делают обычно обидчики, тем паче что и боксировать-то ногами техничный игрок должен, по идее, более искусно, чем неуклюжий грубиян, костолом?

Но в том-то и дело, что грубияны и костоломы только и ждут этих ударов от техничных футболистов, переигрывающих их в честной борьбе! Вызвать такого игрока на ответный удар — вот главное их желание, их цель, их мечта! Они-то ведь играют в другую игру, в антифутбол, и коли противная сторона не удержалась, приняла вызов — все в порядке, дело сделано, течение матча погружено в темноту.

Хорошо помню, сколько хлопот причинил мне однажды отчет об игре, в ходе которой были удалены с площадки три игрока, а двоих увезла карета «Скорой помощи». Игра то и дело останавливалась, футболисты показывали друг другу кулаки, глаза их сверкали. И в отчете, который вышел на следующее утро в «Советском спорте», я указывал, что судья по справедливости должен был бы удалить с поля еще четырех человек, тоже участвовавших в рукопашной, и что их нельзя было миловать только на том основании, что они не были, дескать, инициаторами драки, а лишь ввязались в нее. Я замечал попутно, что нарушителей такого рода спорт вовсе не делит на тех, кто провоцирует конфликты и кто оказывается спровоцированным. Правопорядок спорта в этом смысле совершенно прост: каждый нарушитель немедленно должен получить по заслугам, вне всякой зависимости от того, явился ли его поступок изначальным или ответным.

Но в день выхода газеты работать, помнится, я уже не мог. Вначале мне позвонил тренер хозяев поля. Он без обиняков заявил, что озадачен моей заметкой, поскольку его игрокам, выходит, придется теперь нести такую же ответственность перед спортивно-технической комиссией федерации футбола, что и «этим приезжим хулиганам». Затем я услышал в трубке басок пробавляющегося иногда статейками на спортивные темы знакомого писателя, который мягко пожурил меня за то, что зря, мол, я симпатизирую приезжей команде, поскольку, что бы я там ни писал, именно она была зачинщиком вчерашнего безобразия, потому что, коли б защитник гостей не ударил первым форварда хозяев, тот, разумеется, никогда бы не дал ему сдачи и т. д. и т. п. Вслед за этим некий пожелавший остаться неизвестным доброжелатель прочитал мне хорошо поставленным голосом и с должным выражением заметку моего коллеги из другой газеты, в которой ясно указывалось, что хулиганить начали гости. Смертельно был обижен и судья матча. Наконец, на улице, едва только я вышел из дому, меня схватил за пуговицу приятель школьных лет. Он со всей прежней пылкостью и товарищеской откровенностью удивлялся, как это я смог развести в газете такую философию! Правда, сам он на матче не был, но ведь в телевизоре, как и кто затеял драку, видно еще лучше, чем с трибун.

Да, это был нелегкий денек еще и потому, что я без особой, правда, надежды на успех старался все же кое-кому объяснить, что лишь для оценки уличной драки имеет значение, кто ее начал, то есть кто напал и кто подвергся нападению (в связи с чем законом и предусмотрено право на необходимую оборону), тогда как в спорте нарушители правил ответственны вне всякой связи с причинностью и последовательностью событий. Вы намеренно ударили соперника — ногой по ноге, рукой по лицу? Ударили? Значит, тем самым и поставили себя вне футбольной игры, вне спорта. А вы, в свою очередь, не сдержались и ответили ударом на удар? Да? Значит, тоже совершили антиспортивный поступок точно такого же сорта и ранга. Потому что у спорта нет другой философии, другой морали, кроме его правил.

Судейская практика, к сожалению, слишком часто затемняет это очень важное свойство спорта. «Как вы не можете понять, — раздраженно кричал в трубку судья, звонивший мне из другого города, — что трое-то были уже выдворены с поля! Удалить еще четверых — значило сорвать матч!» Он говорил об этом так, словно футбольный матч — это самоцель, и его необходимо во что бы то ни стало продолжать, даже если он не имеет уже никакого отношения к спорту.

Между прочим, с того самого матча в тяжелом состоянии увезли в больницу известного форварда Бубукина, который сам правил не нарушал никогда. Интересно, что чувствовал он, когда упал, сраженный сзади злым ударом по опорной ноге? О чем думал, размышлял он в те несколько минут, на протяжении которых лежал в сторонке, за чертой поля, в ожидании врача? Каким мыслям предавался, когда Носилки втолкнули в машину, В кабину вскочил санитар.

А знаем ли мы, что думал в такие же минуты Г. Федотов? Нет, увы, никто из нас не может сказать об этом в точности ничего. Но разве в восклицании, которое вырвалось у моего собеседника во время его рассказа о Симоняне, разве в этом вырвавшемся в сердцах: «Эх, одного лишь себе простить не могу!» не послышалось, что нынче, по зрелому уже размышлению, он готов был бы претерпеть, пережить все, что вытерпел и перенес Симонян, ради такой, как у Симоняна, нравственной спортивной репутации! Тем более что нынче, по прошествии четырнадцати-пятнадцати лет с тех пор, как они играли с Симоняном вместе и в «Спартаке», и в сборной СССР и пользовались, в сущности, одинаковой любовью и уважением у любителей футбола, нынче из-за тех двух несчастных годков, когда нервы у него стали «рвать повода», он отодвигается в памяти тех же любителей футбола все дальше и дальше, тогда как Симонян, напротив, с каждым годом (как и Федотов, П. Дементьев, Пайчадзе, Бесков, Месхи, Метревели, Лобановский) все прочнее и прочнее утверждается в истории советского футбола, в славной когорте его легендарных рыцарей.

Да, смелость игрока — это вовсе не ответный удар по ногам.

Должен покаяться: в течение трех или четырех лет я видел в лице одного молодого форварда (и нынче выступающего в высшей лиге, а иногда и за сборную СССР) истинного преемника наших рыцарей футбола. Видел бы его в этом качестве, наверное, и поныне, если бы не случайный разговор с одним из тренеров, в котором я обратил внимание своего собеседника на то, что игрок этот при сравнительно малом росте нередко красиво забивает мячи головой, выпрыгивая подчас на мяч гораздо выше иных высокорослых защитников. И когда я сказал, что игрок этот умеет исключительно точно выбирать место перед воротами, а кроме того, обладает удивительной для его роста прыгучестью, мой собеседник усмехнулся, а потом спросил, не приходилось ли мне в эти моменты наблюдать за происходящим в бинокль.

— В бинокль? — переспросил я. — Зачем же?

— О, вы пропускаете довольно интересный, я бы даже сказал, весьма характерный для современного футбола момент, — ответствовал тренер. — Ибо хоть игрок этот действительно не отвечает ударом на удар и безропотно поднимается с земли, даже не взглянув на своего обидчика, — все это не более чем камуфляж, предназначенный для судей. Словом, понаблюдайте как-нибудь за его действиями в штрафной площади соперника в бинокль, и, ручаюсь, вы увидите нечто новое и любопытное.

И правда, я это увидел: пользуясь полным доверием арбитров, мой «рыцарь» перед собственным прыжком очень ловко придерживал руками стоявшего рядом защитника, придерживал его за мгновение до того, как тот собирался выпрыгнуть на мяч и тем самым получал еще отменную опору для собственного взлета. Так однажды на моих глазах он «перепрыгнул» самого Шестернева, славящегося, как известно, прекрасным выбором позиции, высоким и точным прыжком, отличной игрой головою! Но все это происходило настолько быстро и незаметно, что фоторепортер, которого я попросил как-то заснять этот момент и который в течение нескольких месяцев пытался его уловить, лишь однажды сумел сделать снимок, на котором нарушение правил запечатлелось более или менее рельефно. Да толку что? Свои незаконные прыжки наш «рыцарь» продолжает делать и по сей день.

Словом, похоже, что в футболе сложилась обстановка, чем-то напоминающая положение в другой игре — в водном поло, где спортсмен, не умеющий нарушать под водой правила — просто не игрок! Несмотря на то, что всесоюзная коллегия судей из года в год уверяет нас, что уровень судейства повышается[1], я думаю, что процесс этот развивается как раз наоборот — негативно. Пожалуй, даже само понятие о правилах футбола настолько затемнено, что мало кто знает уже, что этими самыми правилами разрешено и что категорически возбраняется. Убежден, что поветрие это — грубость, грубость и еще раз грубость! — занесено в наш футбол извне, из практики официальных международных турниров, где «сеча» подчас идет, как говорится, на самом высоком уровне.

Мне кажется, что если бы бразильцы и не завоевали в 1970 году в третий раз кубка Жюля Риме, а заняли второе, третье или четвертое места, а то и вовсе не попали, как в 1966 году, в четвертьфинал, все равно, увидев и одно-единственное их выступление, допустим, против сборной Англии или сборной Чехословакии, многие из вас непременно сказали бы, что лучшей игры, чем сборная Бразилии, не показал на мексиканском чемпионате мира никто.

Собственно, лучшей игры, чем бразильцы, не показал никто и в 1966 году, на лондонском чемпионате, — если только под футбольной игрой мы будем понимать артистизм и творческое ведение борьбы в соответствии с правилами, а не желание победить любым путем. Однако, направляясь в 1966 году в Лондон, бразильцы не знали еще, что иные из их конкурентов, проанализировав опыт чилийского чемпионата 1962 года, пришли к выводу, что Пеле там был выведен из строя чересчур поздно, а Гарринче слишком часто позволяли принимать мяч без каких бы то ни было болевых ощущений. В результате этого «анализа» Пеле был «ликвидирован» на лондонском чемпионате уже в ходе второго матча, а Гарринчу, как выражаются в футбольных кругах, «косили всю дорогу». Причем «косили» по преимуществу профилактически, превентивно, то есть несколько ранее того момента, когда к нему должен был прибыть мяч.

Вот почему ошибается тот, кто думает, что чемпионаты мира проводятся в основном в соответствии с правилами футбольной игры. Ничуть не бывало. И поверьте, что говорится это отнюдь не из болельщицких соображений: речь идет не об отдельных судейских ошибках и, в частности, не о том, пересек мяч границу поля в конце матча СССР — Уругвай или не пересек. Сколько помню я мировые чемпионаты футбола (с 1950 года), столько каждому из них предшествовали заверения руководителей ФИФА, что уж на сей-то раз судейство будет упорядочено, унифицировано наверняка. И всякий раз ничего не менялось. В связи с чем после каждого чемпионата газеты «обиженных стран» бушевали по нескольку месяцев. Но в спортивную прессу остальных государств отголоски этих бурь доносились лишь в виде коротких заметок в конце газетных полос, а спустя некоторое время все вообще стихало. Тем более что национальным федерациям пора было думать уже о новом чемпионате, сборным командам — готовиться к предварительным турнирам, затем состязаться в них. А за несколько месяцев до начала чемпионата руководители ФИФА вновь решительно поднимали вопрос о необходимости упорядочить судейство...

О, наивный и оттого счастливый футбольный болельщик! Сейчас я нарушу твое счастье. Знай же, что все это туман, дипломатия, кухня (как и сомнительна почтенность седин президента ФИФА Стэнли Роуза) и что в кухне этой потешаются над твоей любовью к футболу и твоею наивностью! И над футбольными игроками, представь себе, посмеиваются тоже. Конечно, когда техничные, ловкие, объятые жаждой гола лучшие футболисты шестнадцати стран направлялись на очередной чемпионат мира, в Швецию или Чили, Англию или Мексику, они знали, что судейство там не всегда будет точным. Но все-таки надеялись, верили, что на сей раз хоть правила игры будут трактоваться во всех матчах одинаково!

Вот почему они с таким волнением следили за судейством первого матча. И обычно оставались им довольны. Так было и в 1970 году. Судья Ченчер действовал в матче СССР — Мексика с поистине немецкой пунктуальностью. Каждый параграф, каждая буква правил соблюдалась им неукоснительно. Правда, скрупулезно фиксируя решительно все нарушения, он упускал подчас из виду развитие игры, отчего дал два-три свистка в пользу провинившихся. Но игроки обеих команд не высказали недовольства: они ведь полагали, что судейство в первом матче — символическое, установочное, что оно задаст тон всему чемпионату, и футболистам импонировало, что арбитр пусть чересчур педантично, но все же верно служит закону.

В матче Бразилия — Англия судья Клейн с полным равнодушием пропускал все, что заставило бы Ченчера пронзительно свистеть. И англичане тотчас взяли бразильцев в шоры сверхжесткой игры. Недаром их тренер Рамсей уверял, что у бразильцев «не будет свободы на поле», а капитан команды Мур заявил: «Мы покажем им, почему мы чемпионы!» Однако оба серьезно просчитались. Выяснилось, что бразильцы извлекли уроки из лондонского чемпионата, и спустя несколько минут после начала матча англичане познакомились с ними не только как с артистами, жонглерами, но и как с мускулистыми, крепко стоящими на ногах, а главное, отнюдь не сентиментальными атлетами. Едва успел англичанин Ли ударить ногой по лицу бразильского вратаря, как сам рухнул на поле от ответного удара. Перелома ноги он не получил лишь по счастью.

Судья Мендивил в матче Бразилия — Уругвай позволил страстям развязаться еще более, но бразильцы и тут оказались готовыми ко всему. Да и в финальном матче, где итальянцы прибегали к нарушениям правил силовой борьбы откровенней и чаще, чем их соперники, результативную жесткость показали именно бразильцы. Бертини не случайно ушел с поля ковыляя. Все видели, как он, помогая Бургничу, безжалостно «страховал» Пеле, а Ривелино, видимо, выполнил встречную установку на «сбережение ног» лидера своей команды.

Да, уважаемый любитель футбольного искусства! Сожалею, но и твой кумир сборная Бразилии нынче УЖ не та. И не приветствуют бразильцы больше соперников, красиво забивших гол в их ворота. Прощай, футбольное рыцарство! Чилийский и лондонский чемпионаты сделали свое дело, а мексиканский — в пренебрежении к правилам игры — превзошел все, что мы знали до сих пор. Посудите, впрочем, сами. Девятиметровое расстояние систематически не соблюдалось. Наказания за нарушения, которые были допущены внутри штрафной площади, беззастенчиво выносились за ее пределы. За одинаковые нарушения в одних и тех же матчах в одну сторону пенальти назначались, а в другую нет. О штрафных и свободных ударах уже не говорю.

Не утешайте себя несколькими красивыми матчами, поразительной тонкостью Пеле, финтами Жаирзиньо, самоотверженностью Беккенбауэра, неудержимостью Мюллера, целеустремленностью Ривы, невероятными бросками вратарей. Ведь и в этих восхитивших вас матчах грубости и нарушений правил, «не замеченных» судьями, было предостаточно. Сознайтесь, что просто мы уже к этому как-то привыкли. Увы, то, что еще пять-шесть лет назад, тем более десять, квалифицировалось арбитрами как безусловное нарушение правил, проходит сегодня незамеченным.

Но, может быть, сами правила безнадежно устарели и, как в таких случаях говорят, вступили в конфликт с духом игры? Нет, это не так. Да и судить футбольные матчи (если вы не обременены побочными соображениями), в общем, не так уж трудно. Ведь правила футбола, в сущности, совсем просты. Особенно в разделе силовой борьбы. Толчки разрешены. Но не опасные, не грубые. Кроме того, только плечом в плечо. Все остальное — нарушение правил! Подножки, все виды ударов, прыжки на соперника, толчки рукой, толчки сзади... Спрашивается, легко ли отличить все это от правильного толчка, плечом в плечо? Конечно. Если только вы желаете это делать.

Я понимаю футбольных журналистов, когда они пишут, что мировой чемпионат — это всегда полезный международный обмен тактическими идеями и техническими новинками. Но почему они не пишут о том, что он же и рассадник несправедливого судейства, грубости, низких страстей, цинизма? Во время матча Италия — ФРГ мне бросилась, например, в глаза такая «тактическая новинка»: вначале игроков откровеннейшим образом сбивали с ног, затем участливо помогали им подняться. Мне кажется, что эту «новинку» мы вскоре увидим и в наших чемпионатах. И не мудрено, поскольку она успешно апробирована на мировом! Суть-то этого приема состоит в чем? Вместо того чтобы получить предупреждение за умышленную грубость или быть изгнанным с площадки, вы, изобразив искреннее раскаяние, остаетесь на поле. Значит, готовясь к новому чемпионату мира, есть смысл взять на заметку этот прием? Разумеется. А где же его шлифовать, как не в матчах национального чемпионата?

Успехи сборных команд на мировых чемпионатах стали флагом, знаменем национальных футболов. Эту доктрину можно было бы оспорить, но до тех пор, пока она практически торжествует, национальные федерации — в предвкушении успехов своих сборных! — и впредь готовы будут поступиться и пожертвовать очень многим. В сложившейся ситуации поэтому почти невозможно противостоять антиспортивным веяниям, которые (с молчаливого одобрения руководителей ФИФА) пробивают себе дорогу на чемпионатах мира. В 1970 году мы убедились в том, кому принадлежит механическое большинство голосов в МОКе. Я склонен полагать, что постоянное руководство ФИФА стоит в моральном отношении не выше.

Пребывание на руководящих постах в этой, по существу, бесконтрольной, ни в чем и не перед кем не отчитывающейся и вовсе не демократической по духу организации сулит ловкой личности немало приятных минут. Комфортабельные поездки, приемы и банкеты, номера в первоклассных отелях, наконец, власть над футболом, — о, тут есть за что бороться и есть что оберегать! Утверждать же свое руководящее положение деятелям ФИФА гораздо проще и легче в запутанных лабиринтах антифутбола, где национальным командам приходится рассчитывать не только на свою подготовку и желание честно состязаться: где кого-то с кем-то надо мирить; кого-то успокаивать; что-то кому-то обещать и т. д. и т. п. И ведь выглядят еще при этом руководители ФИФА не обычными безвестными околоспортивными делягами, а респектабельными деятелями международного спортивного движения! «Президент ФИФА господин Роуз заявил...», «Секретарь ФИФА господин Кайзер считает...» и рядом неправедное судейство и противозаконные побоища на футбольных полях, поощряемые и даже специально культивируемые этими господами!

Кто-нибудь может спросить: «Так что же вы предлагаете: не участвовать в мировых чемпионатах?» Нет, отчего же! Но и преувеличивать их роль и значение для развития отечественного футбола впредь, безусловно, не стоит. И без того слишком многое тут потеряно. Ведь ни для кого не секрет, что класс игры наших ведущих команд за последние годы понизился, грубость на полях возросла, а зрителей на матчах убавилось.

Недавно я прочитал статью кандидата педагогических наук Морозова, который объяснял, почему форварды у нас стали хуже бить по воротам. Оказывается, этому занятию уделяется на тренировках гораздо меньше времени, чем прежде. Вот и в «Советском спорте» после мексиканского чемпионата было сказано, что у нас «настал какой-то кризис с игроками высшего класса». Возникает законный вопрос: а не бездельничают ли вообще игроки команд мастеров? Нет, они трудятся, тренируются в поте лица. В чем же тогда состоит эта тренировка? Футболисты бегают, прыгают, передают друг другу мяч, повышают выносливость, увеличивают скорости, наращивают физическую силу. А вот на жонглирование, разучивание сложных резаных и крученых ударов (с места и без остановки мяча), на отработку точных дальних передач и т. д., как это делалось раньше в лучших наших командах, времени, увы, не остается.

И все потому, что последние четыре года прошли под знаком подражания победителю прошлого мирового чемпионата — сборной Англии. Приметила федерация, что футболисты этой команды много бегают, что нападающего у них и с лупой в руках не отличишь от полузащитника, а крайних нападающих и вовсе не имеется — вот и стала на все это нажимать, начиная с детских команд, С благой целью, конечно: следующий же мировой чемпионат выиграть! А до этого несколько лет ушло на освоение бразильской системы, поскольку предыдущих два чемпионата выиграла сборная Бразилии. История эта, в конце концов, стала достоянием юмористов, так как, строго обязав все команды разучивать бразильскую систему, сама федерация не знала толком, что же эта система собой представляет. Но спортсменам и тренерам было, понятно, не до смеха. Именно тогда наши футбольные дела покатились под уклон.

Четырехлетняя «англомания» тоже обошлась недешево: игроков «средней линии», готовых выполнить «большой объем работы» (то есть не форвардов, не полузащитников, не защитников) у нас хоть отбавляй, а вот в настоящих специалистах всех трех линий дефицит действительно острейший. Пишу статью и думаю: а как же сейчас будет, когда чемпионами снова стали бразильцы? Неужто опять начнем осваивать бразильскую систему?

Знакомясь в 1969 году с данными Федерации футбола СССР о. грубых нарушениях этики спортивной борьбы в чемпионате страны 1968 года, а также с выводом о том, что «дисциплина снизилась по всем показателям», я спрашивал себя: «А сколько нарушений осталось и остается незарегистрированными?» Вопрос, конечно, сугубо гипотетический, ибо этих цифр мы не узнаем никогда. А между тем они были бы, наверное, наиболее точным показателем того, каких размеров достиг у нас пресловутый судейский либерализм. Впрочем, есть, кажется, основания полагать, что «дисциплина снизилась по всем показателям» не только в футболе. Нечто похожее происходит и в гандболе, и даже в баскетболе, не говоря уже о водном поло.

Еще в 1966 году, помню, корреспондент «Советского спорта» Рыжков обратился к тренерам наших ведущих гандбольных команд с вопросом о том, возможны ли сколько-нибудь продуктивные действия гандболистов при условии соблюдения ими всех правил игры? Ответом ему было единодушное «нет». «И действительно, — писал Рыжков (в прошлом сам хороший гандболист), — игрок, который бы не толкал соперника, не применял захваты и силовые приемы, не нашел бы сейчас места ни в одной из команд высшей лиги».

Повальное пренебрежение правилами гандбола свойственно, между прочим, не только внутренним нашим соревнованиям, но и международным (да и скорее всего именно отсюда идет). Чехословацкий обозреватель Мук, размышляя об одном из последних мировых чемпионатов гандбола, указывал, что в среднем там фиксировалось около ста (!) нарушений правил в каждой встрече. А поскольку всякое из них влекло задержку игры на несколько секунд, получалось, что на каждую минуту чистого игрового времени приходилось в среднем три судейских свистка.

Что побуждает, однако, гандболистов столь часто — и совершенно преднамеренно! — нарушать правила игры? Специалисты дружно указывают на несовершенство последних. Ожесточение силовой борьбы наблюдается в последние годы и в баскетболе. «Судя по всему, баскетбол стремится стать хоккеем», — прочел я в одном из отчетов «Советского спорта», узнав из него попутно, что один игрок в матче СКА (Киев) — «Жальгирис» был самым грубейшим образом сбит с ног, а другой оказался в настоящем нокауте. Да и кто из нас не наблюдал порою подобных сценок? А ведь правила баскетбольной игры в отличие от водного поло и гандбола отнюдь не считаются неупорядоченными. В чем же тут дело? Нервы? Плохое воспитание? Жажда победы во что бы то ни стало? Так или иначе, огрубление нравов баскетбольной игры вызывает уже, кажется, нешуточное беспокойство у специалистов этого вида спорта.

Однако возвратимся к футболу, события которого привлекают традиционно наибольшее внимание любителей спорта. Вспоминаю, что начало 1969 «футбольного года» было связано с надеждами на то, что нарушениям дисциплины на футбольных полях будет объявлена решительная война. На этот лад настраивали и заявления представителей федерации, и то, что на старте сезона действительно было отмечено несколько большее, чем в прежние годы, количество удалений и предупреждений. «Должен сказать, что такое повышение уровня судейства не случайно, — резюмировал (тогда же) происходящее председатель федерации Гранаткин. — Оно прямое следствие нашей позиции. И состоит она в том, чтобы с самого начала покончить с тем весенним либерализмом, которым обозначились старты прежних чемпионатов. Это не кампания, не эпизод, — это наша линия».

Можем ли мы усомниться, что намерения федерации были именно таковы? Что ее призыв (цитирую дословно) «не бояться перегнуть палку в борьбе с грубостью» звучал не слишком искренне? Конечно, нет. Однако какой же была картина? Обратившись к спортивной прессе 1969 года, к столбцам спортивных отделов центральных и местных газет, мы видим, что, как и в прежние годы, они пестрят репликами, заметками, отчетами, свидетельствующими о том, что грубость на футбольных полях отнюдь не утихла. И узнаем, что тренер сборной Качалин, готовивший сборную к Мехико, не на шутку сетовал на серьезность травм, полученных целым рядом отобранных им игроков. Наконец, разве не наблюдалось проникновение всего этого и в юношеский футбол? Тренер Бобров, делясь впечатлениями о европейском юношеском турнире, высказывал немалую обеспокоенность тем, что «наши юниоры, не сумев отобрать мяч, хватали соперников за трусы, толкались, пихались». «Нельзя так начинать свой путь в футболе!» — огорченно восклицал Бобров и спрашивал: «Не упущено ли что-нибудь в воспитании юношей, в их психологической, моральной подготовке?»

Вопрос резонный, и к юношескому футболу мы еще вернемся, а пока продолжим разговор о взрослых игроках из команд мастеров и отметим, что в 1969 году недисциплинированное поведение очень быстро вошло в свое обычное для последних лет русло. Словом, не оправдались надежды ни любителей футбола, ни федерации. Мне приходилось писать об этом еще в ту пору в «Известиях», но происходившие события нейдут из памяти и сейчас.

Как-то в мае 1969 года, после календарного матча между московским «Динамо» и ЦСКА, тренеры давали пресс-конференцию спортивным журналистам. Сюда, в подтрибунные недра Лужников, попал каким-то образом писатель Кладо — и ну задавать вопросы! У тренера «Динамо» Бескова он, в частности, спросил, отчего динамовский защитник Семенов семь или восемь раз бил по ногам нападающего армейца Дударенко? Бесков пояснил футбольному неофиту, что Семенов недавно перешел в «Динамо» из команды второй лиги и не имеет еще достаточной квалификации и опыта, чтобы полноценно противостоять техничному и быстрому форварду Дударенко. Но писателя такое объяснение не удовлетворило, и он продолжал допытываться, почему тренер разрешает Семенову пользоваться подобными приемами? Спортивные журналисты весело переглядывались, и тогда Бесков, пожав плечами, сказал, что Семенов прибегал к ним без злого Умысла. Просто, всякий раз не поспевая, он попадал вместо мяча по ногам.

Вполне допускаю, что на сей раз мы действительно имели дело с неумышленной грубостью. Тем более что тренер Бесков сам в прошлом рыцарь футбола и, как спортивный педагог, вряд ли мог поощрять такие действия. Но судья матча Табаков, он-то отчего мирволил Семенову? Ведь правила игры, которые арбитр и обязан только охранять, гласят: за систематическое повторение таких ошибок — с поля! Кто-нибудь спросит: но, может быть, Табаков их просто не замечал? Увы, все семь или восемь раз он давал свисток, наказывая команду «Динамо» за однородные ошибки Семенова штрафными ударами. И Дударенко был, по существу, лишен судьею своего честного спортивного преимущества.

Однако неумышленная грубость — что это такое? Поэт Коржавин, помнится, писал в «Футболе», что грубость игрока — это отсутствие тонкости, отсутствие мастерства. Ну в точности, как в ситуации с Семеновым: целил по мячу, а попадал по ногам. «Но если вы целили по ногам и попадали по ним, — замечал поэт, — то это уже не грубость, а подлость!» А вот преднамеренный, умышленный удар соперника — за это, интересно, каково наказание в футболе? Только одно — вон с поля! И автоматически еще — дисквалификация на некоторое количество игр.

Таковы правила футбола. А теперь позвольте предложить вашему вниманию небольшую историйку, которой я сам был свидетелем и которая получила частично отражение в прессе. В конце мая 1969 года, после кубкового матча между московским «Динамо» и «Нефтчи», я зашел в судейскую комнату, где обозреватель Леонтьев как раз интервьюировал арбитра Хярмса. Последний сидел за столом и записывал в протокол предупреждение игроку «Нефтчи» Зейналову за удар соперника по ногам. Леонтьев, естественно, осведомился, как расценивает судья этот поступок.

— Это был умышленный удар, — ответствовал Хярмс.

Заметно помрачнев, Леонтьев спросил:

— Но согласно правилам разве не следовало в таком случае удалить Зейналова с поля?

Хярмс, подняв голову от протокола, невозмутимо ответил:

— Я не сделал этого, заметив, что Зейналов искренне сожалеет о проступке...

Из этого, полагаю, вы можете заключить, как обращались наши судьи (по привычке написал было «подчас», но затем вычеркнул это слово) с правилами футбола, — причем вскоре же после того, как федерация призвала их покончить с либерализмом и даже не бояться перегнуть палку в борьбе с грубостью! В этом смысле примечательно, между прочим, что в ответ на новый, уже следующий вопрос Леонтьева о том, как чувствует себя Хярмс после матча, последний сказал:

— Хорошо. Хорошо в моральном отношении.

Однако кульминацию этой маленькой истории мы найдем скорее всего в ее конце, когда в судейскую вошел один из руководителей команды «Нефтчи» и, предварительно заглянув в протокол, прочувствованно сказал Хярмсу:

— Все правильно... От души спасибо!

Интересно, за что сказано было столь проникновенное спасибо? На всякий случай поясню, что несколькими днями раньше два игрока «Нефтчи» (Банишевский и Семиглазов) были надолго дисквалифицированы за проступки, совершенные вне пределов футбольного поля, и, таким образом, милостивое прочтение Хярмсом раскаяния на лице Зейналова избавило «Нефтчи» от дисквалификации последнего на одну, Или две игры.

Между тем спортивная пресса в ту пору сигнализировала об исключительно плохой воспитательной работе в бакинской команде. Однако разве немалая часть вины за это не лежала на тех, кто непосредственно командой не руководил, но, выходя на матчи с участием «Нефтчи» со свистком в руке, сообразовывал свои решения не с правилами футбола, а с собственными представлениями о них? Невольно возникал и другой вопрос: не в духе ли «физиогномистики» Хярмса (то есть улавливания на лицах игроков степени сожаления об умышленно нанесенных ударах) и не в манере ли Табакова (безразлично «отсвистывавшего» систематическую грубость) действуют наши судьи и на матчах детских, юношеских команд? Тем более что и Хярмс и Табаков фигурируют порой в утверждаемых всесоюзной коллегией списках лучших арбитров.

Впрочем, только ли с них двоих могут брать пример начинающие арбитры? В разгаре сезона 1968 года я писал в «Известиях»: «То, что пять-шесть лет назад, тем более десять, квалифицировалось арбитрами как безусловное нарушение правил, чаще всего проходит сегодня незамеченным. Читатель скажет: «Хорошо, но назовите конкретные имена таких судей». Извольте. Возьмите список арбитров высшей лиги и читайте его по алфавиту — от «а» до «я» — от Андзюлиса до Якобсона». Увы, остаюсь при таком убеждении и поныне! И думаю еще: а не в этом ли заключен один из поводов для тревожных размышлений Боброва о причинах недисциплинированного поведения наших юниоров на последнем турнире УЕФА? Ведь тренер юношеской сборной Лядин, ручаюсь, не давал установки толкаться и хватать соперников за трусы.

Но если Федерация футбола СССР (в чьей искренности я опять-таки не сомневаюсь) решительно против «весеннего» и прочего судейского либерализма, то на чем же в таком случае зиждется пренебрежение судейского корпуса к ее прямым установкам, наконец, к самим правилам игры?

В чем тут дело?

Может быть, безнадежно устарели уже сами правила футбольной игры? И вступили, как говорят, в конфликт с ее духом? Нет, ничуть не бывало. Этого не утверждает ни один специалист. Да и судить футбольные матчи (если вы не обременены только некими побочными соображениями), в общем, не так уж трудно. Во всяком случае, легче, чем это подчас кажется.

Но что же тогда мешает судьям? Не то ли, что собственный их либерализм произвел постепенно деформацию в представлении иных болельщиков о возможном и допустимом в так называемых единоборствах? Похоже. И что часть публики привыкла уже к тому, что любимая команда должна добывать очки во что бы то ни стало? Однако дело не только в болельщиках, хотя определенное их влияние на себе судьи теперь, несомненно, испытывают, ибо как аукнется, так и откликнется! Дело, наконец, не только в том, что в такой обстановке теряет в известной мере смысл и само знание игроками норм силовой борьбы. Хуже, что представление об этих нормах, как и о том, что же в действительности происходит на футбольных полях, деформировалось исподволь и у части футбольных журналистов.

Буду откровенен: иные из перьев, пишущих о футболе, слишком часто выдают желаемое за сущее. Не успела, например, федерация на старте 1969 года призвать судей к неукоснительному охранению правил игры, как один футбольный журналист упоенно восклицал уже в «Футболе — хоккее», что «арбитры единым фронтом ринулись в атаку на грубость»! Но, помилуйте, разве такой помощи ждала от футбольных журналистов федерация? Тем более от специальной прессы? Добро еще, пока выдача желаемого за действительное касается тактических схем, систем, степеней величия тех или иных тренеров и т. д. и т. п. Но, коли речь идет об оздоровлении морально-этической обстановки на футбольных матчах, где мы подчас наблюдаем просто вспышки ненависти противоборствующих сторон, тут, знаете ли, хочется без обиняков сказать, что, помимо морально-этической ответственности игроков, судей и тренеров, существует еще и ответственность футбольных журналистов. Ибо если из ложи прессы не замечают того, что сплошь и рядом происходит на поле, то какие претензии, спрашивается, могут быть к болельщикам?

«Грубость, вольная или невольная, умышленная или неумышленная, в футболе была всегда, — прочел я в статье одного футбольного журналиста, помещенной опять-таки в специальном издании, — и вряд ли ее стало больше». Прочел и не поверил своим глазам, ибо статья вышла как раз в разгар футбольного сезона 1968 года, то есть того самого года, в котором дисциплина, по свидетельству федерации, снизилась по всем показателям, в связи с чем федерация и призвала судей в преддверии следующего сезона не бояться перегнуть палку в борьбе с грубостью. Увы, призывала, как мы знаем уже, тщетно. Вот почему, читая упомянутую выше статью, я спрашивал себя: неужели автор ее, много лет пишущий единственно о футболе, не видит происходящего? И еще: какими же аргументами он располагает, утверждая, что грубости на футбольных полях «вряд ли стало больше»? Неужто только тем, что просто «в последние годы о ней заговорили, как никогда»? Иных доказательств, во всяком случае, я в его статье не нашел.

И тогда мне припомнилась другая статья этого же автора, двенадцатилетней давности. Нашел ее и перечитал. Тема грубости интерпретировалась в ней так: «Словами и жалобами тут ничего не сделаешь. Красивый, техничный футбол не придет до тех пор, пока техничные, красиво играющие команды не научатся обыгрывать костоломов». О судьях в статье говорится как бы между прочим, мимоходом.

С тех пор минуло двенадцать лет. Но число техничных, красиво играющих команд не увеличилось, а, напротив, уменьшилось. И техничный, красивый футбол как массовое, характерное явление, естественно, по сию пору тоже не пришел. Кто же виной этому? Неужели и впрямь тренеры, которые так и не смогли научить свои команды обыгрывать костоломов? Или, может быть, все-таки не столько они, сколько судьи, которые и десять лет назад обязаны были и сейчас должны охранять техничных игроков от костоломов — в соответствии с простыми и ясными правилами игры? «Нельзя оставаться дальше равнодушными к тому, что происходит на многих играх чемпионата, — писал заслуженный мастер спорта Дубинин. — Нельзя в угоду футболистам и командам низкой квалификации ставить в тяжелейшие условия цвет нашего футбола, ибо страдают от грязной игры в первую очередь наши классные команды и классные футболисты».

Писано это, между прочим, в 1966 году — с думой о подготовке нашей сборной к чемпионату мира. А теперь познакомьтесь, пожалуйста, с тем, что писал спустя три года такой известный спортивный работник как председатель грузинского комитета физкультуры и спорта Сихарулидзе: «Если грубой игре не поставить заслона, то техническое мастерство не будет стимулировано, команды будут вынуждены делать упор на «атлетические» качества, противопоставлять костоломам таких же агрессивных форвардов. Такой путь быстро заведет в тупик... Однако для работы всесоюзной судейской коллегии характерны кастовость, замкнутость, нетерпимое отношение к критике. Коллегия любые справедливые критические замечания встречает в штыки». Значит, вот где зарыта собака? Несомненно. Теперь вы понимаете, почему федерация забила тревогу в 1969 году? И почему ее призывы к судье не возымели в конечном счете успеха. Наконец, отчего объявленный федерацией курс особенно нуждался в поддержке спортивной печати?

Мы ведь знаем уже, к чему привело, в конце концов, предложение учиться обыгрывать костоломов! Тут бы упомянутому выше футбольному «зоилу» бухнуться самому в ноги техничным игрокам, ноги избитые, израненные, леченые-перелеченые: «Простите, нечистый попутал!» Так нет ведь, снова заводится старая песня: «Грубость в футболе всегда была, и вряд ли ее стало больше!» А между тем предвосхищенное Сихарулидзе появление на наших футбольных полях столь же агрессивных, как и костоломы, форвардов скорее всего уже не прогноз, а малоприятная действительность.

— Что значит играть честно? — спросил корреспондент у Хурцилавы — одного из немногих наших защитников, славящихся своей корректной игрой.

— Небось такой вопрос нападающему не зададите? — ответил знаменитый игрок. — Думаете, нашему брату защитнику от них мало достается?

И в самом деле, у нас уже есть форварды, орудующие локтями, бедрами, бьющие по ногам, толкающие соперников сзади, прыгающие им на спину, придерживающие их перед собственным прыжком на мяч руками и т. д. и т. п. Их, правда, еще не очень много, но они определенно есть, как мы знаем уже, и среди юниоров. Но пишут об этом, горячо взывая к строгому, справедливому судейству, главным образом специалисты, тренеры, техничные игроки. И меньше всего присутствует эта тема, к сожалению, в статьях футбольных журналистов.

Конечно, не надо преувеличивать значения этих статей. Но, с другой стороны, неверным было бы его и преуменьшать. Ведь это правда: любую популярную литературу о футболе жадно поглощают сотни тысяч болельщиков. И если в подходе к различным проблемам футбольной игры разные аспекты естественны и закономерны, то в борьбе за оздоровление нравов на футбольных состязаниях разнобоя быть не должно. И коли грубость на футбольных полях процветает, не надо внушать болельщикам, что арбитры единым фронтом ринулись в атаку на нее и костоломов надобно-де побеждать в первую голову техничной, красивой игрой.

Что касается Федерации футбола СССР, то она нащупала все-таки основное звено борьбы с грубостью. По крайней мере теоретически. Ибо если весь прошлый период в этом смысле характерен расплывчатостью и суждений и действий, то есть как бы разделением ответственности за происходящее между игроками, тренерами и судьями поровну, то на сей раз направление и последовательность борьбы указаны весьма точно: прежде всего покончить с либеральным судейством! И, право же, не беда, что линия эта тотчас натолкнулась на серьезное сопротивление. Иначе ведь и быть не могло. Привычка — вторая натура. Важно лишь не оставить федерацию наедине с ее нетерпимо пока что относящимся к критике соперником[2]. А тут у футбольных журналистов и в центре, и на местах — много дел! Будут судьи под влиянием их обозрений, корреспонденции, реплик, отчетов о матчах, статей проводить матчи по правилам — что ж, не без дальнейших трудов, конечно, но все-таки гораздо легче и эффективней начнут решаться и остальные проблемы воспитания спортсменов-футболистов, от ребят, участвующих в турнире «Кожаного мяча», и до мастеров, — воспитания, конечная цель которого состоит в том, чтобы слова «спортсмен-футболист», «футбольный игрок» были синонимами слов «безупречный спортсмен», «рыцарь», «джентльмен». Слов, которые всегда стояли рядом со светлым именем покойного Федотова, с именами сегодняшних тренеров: Пайчадзе, Бескова, Симоняна, Месхи, Лобановского, а нынче рядом стоят с именами действующих игроков: Метревели, Хусаинова, В. Федотова, Шестернева, Козлова, Хурцилавы.

Такова футбольная жизнь.

Любопытно: как сложится она, как пойдет дальше? И каким станет футбол в ближайшие годы? Мы-то с вами хотим, конечно, чтобы он был красивым, умным, благородным, тонким, изящным. И порою нас с вами уверяют (по преимуществу в годовых отчетах федерации), что дело обстоит именно так. И что имеющиеся, мол, отдельные недостатки в скорости будут устранены. Не знаю, что на этот счет думаете вы, но вот такой давний наблюдатель и знаток футбола, как писатель Кассиль, почему-то не был склонен разделять этого оптимизма. Ему после лондонского чемпионата думалось о другом. О том, что мировой футбол переживает кризис. И что высокое спортивное искусство сменяется в нем силовой, бесшабашно-напористой, грубоватой борьбой.

Начался этот процесс — наращивания, взвинчивания атлетических качеств футболистов — где-то на рубеже сороковых и пятидесятых годов. Начался исподволь. Но уже вскоре его можно было уподобить снежному кому, пущенному с горы. В результате суператлетов на футболе появлялось все больше и больше, «объем работы» на площадках они производили Действительно огромный, но красота игры стала исчезать. Началась, по выражению известного английского обозревателя Гленвилла, «эпоха универсализации, стрижки под одну гребенку и отказа от самобытности ради стандарта».

«Футбол не зрелище благое», — писал погибший на войне поэт Отрада. Примечательно, что писал он это, когда футбол не ведал того, о чем так часто пишут теперь. «Не тонкое и вдохновенное обыгрывание противника, а физическое подавление его, — с грустью корреспондировал Кассиль с лондонского чемпионата мира. — Не преодоление мастерством и тактикой, а схватка на снос...»

Это было в 1966 году, но, думаю, и нынче Кассиль, будь он жив, подтвердил бы эти свои впечатления. Несколько красивых матчей мексиканского чемпионата 1970 года явились тем исключением, которое подтверждает правила.

Перед войной, когда молодой поэт Отрада писал свои стихи о футболе, трибуны стадионов были, как правило, полны, а сама игра — весела, самобытна и порою очень красива. И все же взгляд поэта проникал уже в ней во что-то тревожное. И футбол напоминал ему о многом. О чем же? Поэт писал:

Я находил в нем маленькое сходство

с тем в жизни человеческой, когда

идет борьба прекрасного с уродством

и мыслящего здраво — с сумасбродством.

Борьба меня волнует, как всегда.

Она живет настойчиво и грубо

в полете птиц, в журчании ручья,

определенна, как игра на кубок,

где никогда не может быть ничья.

И хоть в матчах чемпионатов ничейные результаты фиксируются, борьба двух взглядов, двух концепций, двух стратегий футбола кончиться ничьей не может.

Не может.

И как хорошо было бы, если всемирная победа красивого и благородного (в каждом своем моменте) футбола нашла свое начало именно у нас в СССР!

Должен признаться, что в течение долгих лет я считал (и написал на эту тему уйму статей), что в движении к этой цели прежде всего должна быть преодолена у нас неправильно сложившаяся еще в тридцатые годы система состязаний, еще точнее — неверная структура высшей лиги и связанных с нею турниров первой и второй лиг. Я считал, что до тех пор, пока федерация не перестанет пренебрегать в этой области законами спорта, футбол как таковой улучшиться у нас не может.

Но что это за законы? Речь идет не о моральных категориях, не об этических нормах и т. п. У спорта действительно есть свои объективные законы, и далее мы попытаемся показать, какое действие они оказывают на футбол, сейчас же важнее отметить, что все это не имеет никакого отношения к сборной СССР и ее проблемам. Ведь класс игры сборной сплошь и рядом почти не связан с классом игры клубных команд, которые сборная номинально представляет на международной арене. Впрочем, мы, надеюсь, лучше поймем ДРУГ друга, если сумеем договориться насчет того, что следует понимать под словами «класс футбола». Ведь есть футбол и футбол. Стихийный и организованный. Сельский, производственный, школьный, студенческий... Есть футбол мастеров, о котором в данном случае и пойдет речь. Но и он, в свою очередь, делится на лиги: высшую, где определяется чемпион страны, первую, вторую, а кроме того, делегирует время от времени своих игроков в сборные команды — национальную, олимпийскую, молодежную. Бывают еще сборные клубов, вторые сборные и т. п.

И вот этот «сборный» футбол давайте пока что в расчет не принимать, посчитавшись с историей спорта, которая знает много случаев, когда в разных странах тот или иной вид спорта был развит весьма высоко, а их сборные терпели в эти же самые периоды неудачу за неудачей. За примерами ходить недалеко. В Англии — высокоразвитый клубный футбол, ни одна страна, пожалуй, не может похвастаться такой четкой его организацией, а чемпионами мира англичане были лишь однажды.

Вот почему приходится иной раз слышать, что сборные команды (по крайней мере, в спортивных играх) — это рудимент, нечто вроде затянувшейся «детской хвори» спорта, идущей от ранней поры его развития, когда спортсменов высокого класса было немного и к тому же они были распылены по разным клубам. Еще один (и весьма существенный момент) критики сборных состоит в том, что создаются они на короткие сроки, тогда как клубные команды накапливают последовательно многолетний опыт и несут заряд традиции. Яшин, главный герой «матча века», сразу после игры на «Уэмбли» заявил: «Несыгранная команда, хотя она состоит из звезд, слабее хорошей клубной команды». Отголоски этой точки зрения, между прочим, то и дело прорываются наружу в виде споров о том, как лучше создавать сборные команды: на базе одного сильнейшего клуба или же по принципу — «звезды отовсюду»? А кое-кто склонен полагать даже, что клубные команды в недалеком будущем и вовсе вытеснят сборные, то есть что спортивный престиж государств на официальных международных состязаниях будут защищать лучшие их клубные коллективы.

Да, от слишком уж большого числа счастливых совпадений зависит процесс подготовки сборных! Говорят, что семьдесят процентов успеха составляет тут удачный выбор тренера, а остальные тридцать зависят от самой поры официальных матчей (в разных странах сезоны выпадают на разное время, так что кто-то неизбежно от этого страдает) да еще от сроков подготовки сборной, которые чаще всего настолько коротки, что не позволяют тренерам добиться и половины того, на что они в принципе способны. Добавьте ко всему, что играют сборные по преимуществу в пульках с выбыванием, тогда как известно, что истинную силу команд могут проверить лишь турниры, в которых все играют со всеми.

Так что честь и хвала сборной, которая наперекор всем сциллам и харибдам приплыла к счастливой гавани. Честь-то ей и хвала, только не стоит все-таки забывать, что клубный футбол от этого выше не становился никогда. Ибо одних только побед хорошо сплоченной сборной еще слишком мало, чтобы поднять уровень клубного футбола. Чересчур мало. И решить эту задачу (писал я, да и не только я) может лишь высокая организация футбола внутри каждой страны. Прежде всего — грамотная организация чемпионата и всех остальных связанных с ним, соревнований.

А вот они-то у нас организованы на диво легкомысленно. И знает об этом не столь уж малое число специалистов. Уж кого-кого, а их никак не обольщают ни обычное осеннее оживление футбола (когда решается судьба чемпионства), ни постоянно активный, словно на дрожжах, из года в год растущий баланс наших побед во встречах (неофициальных) с зарубежными клубами, ни «валовые» астрономические цифры забитых в этих встречах мячей. Впрочем, болельщики тоже понимают, что и этот баланс побед и этот валовой сбор мячей слишком уж напоминают ту странную смесь, которая в просторечии именуется «полрябчика, полконя». Ибо игроки лучших зарубежных клубов (с которыми мы встречаемся крайне редко), во-первых, более техничны, чем большинство футболистов наших ведущих команд, а во-вторых, давненько уже не уступают нам ни в скорости, ни в атлетизме. Но только понимать это и признавать недостаточно. А вот отдаем ли мы себе отчет в том, сколько времени будет еще длиться это отставание? Знаем ли, что продолжаться оно будет ровно столько, сколько организаторы нашего футбола будут воевать с законами спорта?

Законы спорта? Полноте, да существуют ли они? Эти вопросы не раз, к сожалению, приходилось выслушивать каждому, кто затрагивал эту тему в кругу болельщиков. Вскоре, однако, все благополучно разъяснялось. Потому что хотим мы этого или не хотим, а у спорта, как и у каждого явления общественной жизни, есть свои законы. Вернее, не может их не быть. К тому же открыты эти законы достаточно давно и сформулированы так или иначе во всех спортивных учебниках. И самый главный, пожалуй, из них состоит в том, что спортсмены вне зависимости от того, играют ли они в футбол, шахматы или пинг-понг, увлекаются ли прыжками в воду, боксом или городками, растут и совершенствуются — то ли в индивидуальном разряде, то ли в командном — лишь в соревнованиях равного с равным. Состязания же сильного со слабым не приносят пользы ни тому ни другому.

На протяжении десятилетий наша федерация футбола бросала дерзкий вызов этому закону. Команды, которые должны были по положению покинуть высшую лигу в связи с тем, что заняли в турнире последние места, административно оставлялись в ней. Иногда в состав высшей лиги включали сразу по нескольку новых команд, руководствуясь «географическим» и другими принципами, во всяком случае не спортивными. Но все это настолько известно и многократно описано, что и пересказывать, когда и как происходило, нет надобности. Укажем только, что на протяжении длительного времени класс игры в высшей лиге выравнивался за счет понижения уровня игры лучших команд. Ибо если бы Брумеля в течение нескольких лет строго-настрого обязали соревноваться в прыжках в высоту только со мной, автором этой книги (который в лучшие свои годы не мог прыгнуть выше 150 сантиметров), то у Брумеля довольно скоро пропали бы всякие стимулы для преодоления планки даже на высоте 180 сантиметров.

Но вот если бы мне разрешили толкать Брумеля во время разбега и хватать его за руки или за ноги в момент взлета, то неизвестно, прыгнул бы он и на 180 сантиметров, и вообще кто бы тут победил! Преодолением же космических высот наш прославленный спортсмен был обязан не только своему таланту, искусству своих тренеров, наличию таких конкурентов, как Томас, Шавлакадзе, Снизуэл, но еще и тому, что Брумеля нельзя было во время прыжков толкать, хватать за руки и т. д. и т. п. Ибо таковы правила легкой атлетики. Футбольных же Брумелей разрешено у нас не только толкать, но и хватать за руки и за ноги. Именно такие картины мы наблюдали и наблюдаем в последние годы едва ли не на каждом матче, в котором участвуют самые лучшие, самые техничные наши игроки. Благодаря чему класс команд высшей лиги до некоторой степени выровнялся. В подавляющем своем большинстве равны и силы команд первой лиги.

Вот уж действительно нет худа без добра! Парадоксально, но факт: общий класс игры снизился, а Уровень команд в высшей лиге почти сровнялся. И, следовательно, настал благоприятный момент для решительных действий. Если бы наши судьи начали неукоснительно охранять писаные правила футбола, а не дипломатничали, не закрывали бы глаза на грубость, не боялись назначать пенальти в сторону хозяев поля, удалять с площадки игроков хозяев поля, отодвигать стенку на девять метров и т. д. и т. п. — два-три сезона, не больше, и в каждом городе, имеющем команду мастеров высшей или первой лиги, костоломы были бы вытеснены молодыми, техничными, полными творческих сил игроками, превыше всего ставящими в футболе красоту, этику и мораль.

[2] Так, например, в июне 1969 года можно было прочитать в спортивной прессе сообщение о заседании президиума Всесоюзной коллегии судей, из которого явствовало, что в целом судейство ею признано удовлетворительным... А спустя несколько дней буквально заслуженный мастер спорта Сальников писал в «Известиях»: «Право, судейская тема нынешнего футбольного первенства, что называется, навязла в зубах. Но что делать? Об этом приходится говорить вновь и вновь».

Администратор сайта: apiperski@mail.ru (Александр Пиперски)