СНИМИТЕ ШЛЯПУ ПЕРЕД ВРАТАРЯМИ

 Когда несколько лет назад полузащитник «Днепра» Геннадий Литовченко стал регулярно забивать голы сильными ударами издалека, болельщики с довоенным стажем вспомнили, что подобным снайперским обстрелом ворот прославился в начале тридцатых годов днепропетровский же центр-хавбек Иван Кузьменко. В 1934 году его пригласили в Киев (где под стягом местного «Динамо» создавалась как раз украинская суперкоманда), и там Кузьменко также сделался сразу любимцем публики. А вот Литовченко, в 1988 году перешедший в киевское «Динамо», болельщикам этой команды так и «не показался», отчего, видимо, и дал знать недавно тренеру «Днепра» Кучеревскому о своем желании уехать по окончании сезона домой, в Днепропетровск...

Однако возвратимся к Кузьменко. В военные годы судьба его сложилась, как известно, трагически. По стечению обстоятельств оставшись в оккупированном гитлеровцами Киеве, он погиб там в 1943 году: был расстрелян в Сырецком концлагере вместе с четырнадцатью другими заключенными, в том числе двумя футболистами – Алексеем Клименко и Николаем Трусевичем. По рассказам очевидцев, футболисты встретили смерть мужественно. Трусевич даже перевернулся в последний момент на спину (в Сырецком лагере заключенных расстреливали, лежащими на земле вниз лицом) и выкрикнул: «Красный спорт победит!»[1].

 Кузьменко... Клименко... Трусевич... Все трое, как живые, у меня перед глазами! С каждым из них я был хорошо знаком. Это нынче футболисты киевского «Динамо» надежно отделены от зеленой поросли местного спорта оградой тренировочной базы, салонами лимузинов, автобусов, специально выделяемых команде самолетов. В мои же отроческие годы в этом смысле все было куда проще. В межсезонье, например, когда асы киевского «Динамо» поддерживали спортивную форму на катке, в зале и в закрытом плавательном бассейне, им приходилось заниматься бок о бок с нами, юными динамовцами, так что, здороваясь, они звали, как правило, всех нас по именам.

Николай Трусевич... В 1938 году специалисты футбола признали его вторым по классу вратарем страны (вслед за московским спартаковцем Анатолием Акимовым), но лишь спустя многие годы выяснилось, что Трусевич своей игрою как бы заглянул в будущее. Ибо если по неписаным тогдашним канонам голкиперского мастерства стражам ворот полагалось совершать свои перемещения лишь в пределах вратарской площадки, все мячи прихватывать «намертво» и выбивать в поле как можно дальше, то Трусевич выбегал нередко за границы штрафной, верховые мячи порою отбивал кулаками, низовые отражал иногда ногою и, если память мне не изменяет, вводил мяч в игру и рукой, выкатывая его на ход фланговому защитнику или полузащитнику. Даже экстравагантный по тем временам ярко-малиновый с темными полосами свитер Трусевича выглядел бы эффектно и сегодня на фоне изумрудно-зеленой поляны.

Однако мои симпатии всецело принадлежали конкуренту Трусевича – Антону Идзковскому, который в 1936–1941 гг. стоял в воротах киевского «Динамо» в очередь с ним. В отличие от Трусевича, он являл собой образец строгого следования традиционной манере. В кинофильме «Вратарь» Идзковский изображал игру голкипера команды «Черных буйволов», и благодаря этому сохранились кадры, дающие представление о стиле его действий. Завсегдатаям трибун уютного киевского стадиона «Динамо» казалось, что, передвигаясь и совершая картинные прыжки в прямоугольнике ворот, одетая в черное фигурка Идзковского исполняет какой-то неведомый ритуальный танец. Он был вратарем сборной СССР и сборной Украины, но поклонникам Трусевича это не помешало иронично прозвать Идзковского «балериной» и кричать на всех углах, что он стоит «по-настоящему» только до первого гола.

Истине последнее не соответствовало, как и относившееся к той же поре утверждение поклонников тенора Лемешева будто у его соперника Козловского совершенно нет голоса. Мне приходилось часто стоять за воротами киевского «Динамо» (я был одним из тех мальчиков, которые подавали мячи), и я свидетельствую, что Идзковский тяжко переживал каждый пропущенный гол. Мы слышали его глубокие вздохи, обращенное к себе сердитое бормотанье и т. д. и т. п. Но эти (видимые, впрочем, и публике) переживания являлись результатом, как я понял много позже, максимализма Идзковского, ибо он считал, что вратарь ни при каких обстоятельствах не должен пропускать мяч, даже с одиннадцатиметрового. И как только игра вновь накатывалась на ворота киевлян, Идзковский мгновенно сосредоточивался, и забить ему новый гол было столь же трудно, как и в первый раз. Тем паче, что легких мячей он вообще не пропускал. Как, кстати сказать, и Трусевич. Но если игра последнего была новаторской, то Идзковский походил на нынешних голкиперов только тем, что не имел и грамма лишнего веса, был фанатиком спортивного режима. А что касается спиртного, то Идзковский, как любили говаривать его поклонники, никогда не брал в рот ничего крепче слабого чая.

Сегодня Идзковскому 83 года, но он по-прежнему подтянут, изящен, бодр, одухотворен, благожелателен. Набираю из Москвы номер его киевского телефона и слышу нисколько не изменившийся голос, как будто не прошло пятидесяти шести лет с тех пор, как он опросил меня: «Надеюсь, ты учишься хорошо, мальчик?». Дело в том, что летом 1934 года к кумиру киевских любителей футбола Идзковскому меня привел его приятель (и коллега моего отчима) музыкант Володарский – с просьбой определить меня в детскую футбольную секцию «Динамо». Идзковский только что возвратился из Москвы, где защищал ворота сборной СССР, игравшей против сборной Турции. Наши победили (2:1), что для болельщиков было очень важно, ибо за год до того на том же стадионе и при таком же пятидесятитысячном стечении публики советские футболисты туркам проиграли (1:2). Вспоминаю, что тогдашний разговор Идзковского со мной происходил в магазине спортинвентаря «Динамо» на Крещатике: знаменитый голкипер работал там товароведом...

Былая артистическая манера игры вратарей практически не оставила после себя в мировом футболе и следа, а у нас последним ее приверженцем был, пожалуй, выступавший в 1961 – 1974 годы за киевское «Динамо» и московское «Торпедо» (и в двенадцати матчах защищавший ворота сборной СССР) ученик Идзковского – Виктор Банников. Отмечая его исключительную реакцию и «прыгучесть», авторы справочника «Всё о футболе» сообщают, что за рубежом Банникова даже именовали «летающим вратарем». Особо счастливой, однако, вратарскую судьбу Банникова не назовешь, в чем повинны, мне думается, два гола, пропущенных им в 1965 году, то есть как раз тогда, когда к Банникову, казалось бы, пришло прочное и достоянное признание: недаром по окончании сезона 1964 года его фамилия возглавляла список лучших вратарей страны.

Весной 1965 года киевское «Динамо» играло на своем поле с командой ЦСКА, матч закончился вничью – 1:1, и в газетах писали, что киевляне могли победить, если бы незадолго до финального свистка не допустили подряд двух оплошностей. Речь шла о небрежной откидке одним из киевских защитников мяча назад, которая вывела на ворота «Динамо» нападающего армейцев, и о грубой ошибке вратаря, не сумевшего взять легкий мяч. Да и сам Банников не на шутку переживал из-за пропущенного гола, ведь и в этом смысле он оставался учеником Идзковского! Впрочем, самобичевание вратарей, считающих себя повинными даже в том, в чем, в сущности, они нисколько не виноваты, достаточно широко распространено и за пределами вратарского наследия Идзковского.

Приведу любопытный, на мой взгляд, пример.

В 1962 году наша олимпийская команда играла в Сан-Паулу товарищеский матч со знаменитой бразильской командой «Сантос», которая считалась тогда сильнейшей клубной командой мира. В «Сантосе», помимо других бразильских «звезд», выступали в ту пору Пеле и Кутиньо. Но и советские олимпийцы произвели на сан-паульских зрителей неплохое впечатление. На 12-й минуте Лобановский под овации трибун забил красивейший гол, но на 34-й минуте Кутиньо сравнял счет. Во втором тайме борьба по-прежнему была равной. До конца игры оставалось одиннадцать минут, и почетная ничья с «Сантосом», казалось, была уже «в кармане», как вдруг вратарь олимпийцев Сергей Котрикадзе пропустил мяч, который, по мнению наших игроков и тренеров, нетрудно было взять. Как любят говорить сегодняшние футбольные телекомментаторы, «автором гола» был Пеле.

Я в то время изучал по различным источникам (в том числе и кинолентам) специфику ударов Пеле и в целом уже понимал, что решения Пеле атаковать или не атаковать ворота всегда находились в прямой связи с его оценкой позиции вратаря. Оценкой, которую он довел едва ли не до абсолютной точности и быстроты еще в юные годы. Пеле играл с поднятой головой, то есть большую часть времени совершенно не глядя на мяч, который находился у него в ногах, отчего, когда перед ним открывалась панорама чужих ворот, его глаза неотступно следили за вратарем. И если у Пеле появлялся хоть малейший шанс послать мяч в тот сектор ворот, защитить который у вратаря в данный момент возможности не было, он немедленно этот шанс использовал. Иногда мяч в ворота не попадал, но если попадал – гол был верный. Даже после несильного удара, даже если бутса лишь протолкнула мяч в ту сторону. Ибо это в самом деле были «мертвые» мячи, те, что вообще не берутся. А пропустившие их вратари зачастую были уверены, что в сетку залетали «бабочки». Зрители же и подавно винили в пропущенных голах вратарей. Тогда как в действительности и вратари, и зрители имели в таких случаях дело не с чем иным, как с оптическим обманом.

Вот и Котрикадзе пропустил в игре с «Сантосом» после удара Пеле именно такой стопроцентно «мертвый» мяч.

В свое время я выяснил, беседуя со многими из наших олимпийцев – участников той игры, все подробности этой, завершившейся голом, ситуации.

Пеле стоял в районе одиннадцатиметровой отметки вполоборота к Котрикадзе, который, в свою очередь, находился посредине ворот. В это же время по левому краю, неторопливо ведя мяч, двигался Кутиньо. Перед Пеле, лицом к нему и не сводя с него глаз, стоял, его персональный опекун полузащитник Станислав Завидонов. А рядом с Завидоновым, справа и слева, обретались еще два наших защитника. Все трое были метрах в полутора-двух от Пеле. И ничто как будто воротам советской команды не угрожало. Но тут Кутиньо послал мяч Пеле. Послал сильно и точно, но для приема не слишком удобно – на уровне живота. Завидонов, оба защитника и стоявший за их спинами Котрикадзе внимательно следили за тем, что же Пеле будет делать с подлетавшим к нему мячом. В самом деле, что? Скорее всего то, что делают в таком случае все футболисты: сгорбится, втянет живот, примет мяч, опустит его на землю. В этот момент и надо мяч у него отобрать. Но что если Пеле принимать мяч не станет, позволит ему лететь дальше? Может быть, там на позицию для удара выходит другой игрок? Взгляд в ту сторону. Да, похоже. Впрочем, Завидонова это уже не касается. Он ведь «сторожит» только Пеле.

Котрикадзе наблюдает из-за спин своих игроков всю эту картину, что» в общем и целом занимает от начала развития ситуации и до ее апофеоза около полутора, максимум двух секунд. Но и Пеле на протяжении этих двух секунд – голова-то у него поднята! – следит за своим опекуном Завидоновым, защитниками, а главное, за Котрикадзе. И видит, что Котрикадзе в эти мгновения – уже не вратарь, а наблюдатель, что он слегка подался вперед и что одна нога его выпрямлена, та самая, которая (будь она слегка согнутой) должна была бы, как пружина, бросить его тело в правый угол ворот...

Этого – довольно! Пеле резко отклоняется назад. Завидонов полагает, что Пеле мяч пропустит; оба защитника, стоящие справа и слева от Завидонова, теперь озабочены тем, куда же, миновав Пеле, дальше полетит мяч. Но Пеле молниеносно наклоняется вперед и ударяет по мячу (летящему на уровне его живота) головой сверху вниз, причем в направлении того самого угла ворот, куда Котрикадзе, увы, броситься не сможет. Мяч, прыгая по траве, устремляется к линии ворот. Котрикадзе замирает повернув к мячу голову. Но прыжок, где же он? Нет, в нужную сторону вратарский прыжок состояться уже никак не мог. Это был редкий, первоклассный гол, забитый из «неголевого» положения лучшим из форвардов, каких только знал мировой футбол.

Так что Котрикадзе в данном случае не следовало себя винить. Но в отчетах о матче Котрикадзе критиковали беспощадно. Да и помещенная позднее в журнале «Спортивные игры» моя статья, реконструировавшая то, что в действительности произошло, вряд ли могла послужить Котрикадзе утешением: дорога-то ведь ложка к обеду...

Но я отвлекся. А  речь у нас шла о Банникове и о двух неординарных голах, пропущенных им в 1965 году.

Весною того года в конце матча «Динамо» (Киев) – ЦСКА, игравшегося в рамках чемпионата страны, легкой добычей армейского нападающего стал мяч, небрежно отпасованный назад кем-то из киевлян. Если учесть, что этим нападающим был сын Григория Федотова – Владимир Федотов, который в 1965 году стал наиболее результативным форвардом чемпионата СССР, ординарной ситуация и быть не могла.

Овладев «подаренным» ему мячом на правом краю, неподалеку от штрафной площади «Динамо», Федотов быстро по диагонали направился к воротам. Банников понимал, что молодому Федотову удобнее всего пробить сейчас в ближний угол коротким прямым сильным ударом. И поэтому он сделал шаг влево, в сторону ближнего угла, как бы извещая этим: «Ударишь сюда, я – тут и мяч возьму! А в дальний угол попробуй на высокой скорости точно подрезать, попробуй попасть! К тому же сам видишь, правая моя рука слегка согнута и поднята, готова встретить мяч и там».

Все это происходит, как вы понимаете, опять-таки в какие-то мгновения. Ведь Федотов уже метрах в одиннадцати-двенадцати от ворот, в штрафной площади. И вот в тот самый момент, когда Банников сделал шаг влево, Федотов, уловив это движение, пробил по воротам. Не в ближний угол – коротко, сильно, прямо. Не в дальний – обводкой, подрезкой. А в самую что ни на есть «мертвую» точку – чуть левее левой ноги вратаря, чуть ниже колена.

Конечно, на большой скорости бега точный удар мог и не получиться. Бутса могла слишком грузно войти в землю, а мяч слегка срикошетить от какой-либо выемки или бугорка. Федотова, однако, ничто не подвело, удар получился отменный.

Но и Банников в этом поединке показал себя замечательно. Вопреки всем расчетам Федотова и законам «мертвой» зоны, он успел все-таки упасть на этот мяч. Но чтобы мяч задержать, ему не хватило, может быть, сотой доли секунды. Мяч пролетел под стелившимся уже над землею телом вратаря. Словом, оба игрока были достойны друг друга в этом сложнейшем поединке. А вот авторы тогдашних отчетов о матче оказались не на высоте: удар Федотова они расценили как бесхитростный, слабый, а пропущенный Банниковым гол отнесли к категории непростительных.

Спустя полтора месяца, 4 июля 1965 года, в Москве состоялся товарищеский матч сборных СССР и Бразилии. Это была первая встреча обеих национальных команд в Москве. И вот на 24-й минуте Банников пропускает гол. Мяч забивает Пеле. На 32-й минуте ворота сборной СССР снова были взяты. Это Пеле чуть ли не во вратарской площадке выкладывает мяч на ногу своему молодому партнеру Флавио. Счет 2:0. После перерыва место Банникова занимает Анзор Кавазашвили. Как известно, бразильцы выиграли этот матч со счетом 3:0. На 67-й минуте, стартовав в центре поля, Пеле обошел нескольких защитников и, выйдя один на один с вратарем, послал с ходу неберущийся мяч. Упрекнуть Кавазашвили тут было не в чем. Банников же в раздевалке наверняка думал горькую думу: его сменили, он не оправдал надежд. Второй гол, правда, вряд ли поставят ему в вину, но первый... И действительно, зрители, многие игроки сборной, да и многие футбольные специалисты не сомневались, что первый мяч он мог и должен был взять.

А несколько дней спустя в еженедельнике «Футбол» были оглашены результаты референдума, в котором участвовали двадцать известных мастеров футбола, оценивавших игру каждого члена сборной, как в гимнастике, по десятибалльной системе. Банников получил в среднем 5,1 балла – ниже его был оценен только один игрок. И лишь гораздо позднее стало известно, что именно первый мяч, забитый Пеле в ворота советской сборной, запомнился бразильскому форварду ярче всего, и по возвращении в Бразилию он назвал его одним из лучших своих голов.

И вот, обратившись к киноленте, мы восстанавливаем картину этого гола, следя попеременно то за форвардом, то за вратарем – с того момента, когда Пеле, получив мяч на левом фланге, метрах в тридцати от центрального круга, начинает двигаться в направлении ворот Банникова. Воротам еще ничто не угрожает, и Банников внимательно следит за этим по-кошачьи мягким дриблингом Пеле. Вот центрфорвард бразильцев приближается к углу штрафной, чуть ускоряя ход и словно ища партнеров, чтобы сыграть с кем-нибудь из них в «стенку». Банников стоит посредине ворот. Он не верит этой демонстрации, зная, что Пеле бьет и без обработки мяча и что сейчас удобнее всего пробить в ближний угол. Но если Банников быстро выдвинется вперед и вправо, на полшага даже, удар не опасен. Однако не успевает он оторвать правую ногу от земли, как Пеле в тот же миг – действительно без всякой обработки! – посылает мяч верхом, через головы защитников, в противоположную сторону ворот. Кожаный шар летит по высокой параболе, и Банникову, чтобы его поймать или отбить, нужна перемена точки опоры, положения ног, время на которую (какие-то доли секунды) как раз и было «съедено» сделанным им совершенно необходимым, казалось бы, перемещением на полшага вперед и вправо. Гол!

Спустя месяц после московской встречи СССР – Бразилия в журнале «Спортивные игры» был помещен снимок, из которого явствовало, что Банников успел все-таки метнуться к мячу. Но фотоснимок, как и телевизионная картинка, не всегда адекватно передают объемную, стереоскопическую характеристику моментов футбольной игры, то есть не дают их изображения в перспективе, в трех измерениях – в длину, ширину и глубину.

Вспоминается случай, который произошел в 1966 году на матче чемпионата страны «Динамо» (Киев) – «Спартак». Вратарь москвичей Владимир Маслаченко, то ли не предвидя дальнего удара Андрея Бибы, то ли решив, что мяч лишь будет «навешен» на ворота, не двигался с места, пока мяч не попал в сетку. И лишь тогда, спохватившись, прыгнул – высоко, красиво, в верхний дальний угол. Надо сказать, что вратари совершают подчас запоздалые прыжки, когда мяч не лежит еще на земле за линией ворот, но за спиною голкипера уже находится. Вот и на следующий день в газетах появились снимки Маслаченко в эффектном и смелом броске. И тут же, в «девятке», виднелся мяч. Из-за этих фото я попал впросак, поскольку в своем отчете об игре, помещенном в газете «Советский спорт», указал, что в момент удара Маслаченко стоял недвижимо. «Ну-ну, – говорили мне друзья, видевшие снимки. – Вот так «недвижимо»! Из чего вытекало очевидное: рассказывая о соревнованиях, спортивный журналист должен рассчитывать не только на знатоков, но и на тех, кто не разбирается в тонкостях, нюансах.

Снимки прыжка Маслаченко на удар Бибы и прыжка Банникова на удар Пеле в общем очень похожи, но если у Банникова мяч пролетел над кончиками пальцев его вытянутых рук, то у Маслаченко мяч в момент прыжка был уже за спиной. Парадокс состоит в том, что если бы Банников остался, на месте, не взлетел отчаянно в направлении дальнего верхнего угла ворот, те же двадцать известных мастеров футбола, которые, не сговариваясь, выставили ему в референдуме «неуд», наверняка оценили бы посланный Пеле мяч как неберущийся.

Мало приятного ожидало Банникова и по возвращении в Киев, где все еще помнили, как он пропустил полтора месяца назад в игре с командой ЦДСА легкий (якобы) мяч после примитивного (якобы) удара Федотова. Тем паче, что, пока Банников разъезжал со сборной, заменявший его дублер Евгений Рудаков провел в чемпионате СССР несколько матчей настолько уверенно и сильно, что тренер «Динамо» В. А. Маслов стал видеть теперь именно в нем первого, основного вратаря киевской команды. И посадил Банникова на скамью запасных, не побоявшись неминуемого конфликта с тренером сборной СССР Н. П. Морозовым, который, как и следовало ожидать, тотчас заявил в печати, что держать вратаря сборной страны на скамье запасных – равносильно его деквалификации.

Однако Маслов стоял на своем, и его упорство имело под собой определенные основания. Дело в том, что тренеры сборной СССР, постоянно сетуя на нехватку в нашем футболе нападающих, полузащитников и защитников мирового

класса, на дефицит вратарей высочайшего международного уровня никогда еще не жаловались. Этот феномен, между прочим, я лично склонен объяснять тем, что буквально каждый шаг в тренировке наших нападающих, полузащитников и защитников регламентирован строгими централизованными установками, тогда как тренировка вратарей до такой степени пока еще не «заорганизована».

Вот и в 1965 году, помимо Банникова и Кавазашвили, в распоряжении тренера сборной Морозова находился еще и такой вратарь, как Лев Яшин. Впрочем, в пику Маслову в 1965–1966гг. Морозов еще трижды привлекал Банникова к играм сборной. Но и твердость Маслова в конце концов себя оправдала: в 1968 году вратарем сборной стал Рудаков. Да еще каким! В 47 матчах, проведенных им в составе сборной в 1968–1976гг., он пропустил всего 34 гола – этот результат и сегодня один из трех лучших в истории мирового футбола[2].

Что касается Банникова, то лишь в 1969 году он наконец собрался с духом и расстался с ролью запасного вратаря киевского «Динамо», уйдя в один из клубов первой лиги. Но тут как раз без голкипера, имеющего опыт игр в высшей лиге, остались московские автозаводцы, и Банников, перейдя в том же году • в «Торпедо», настолько быстро восстановил прежнюю форму, что после шестилетнего перерыва вновь был признан лучшим вратарем сезона и приглашен в сборную СССР!

Недолгим оказался, однако, его новый взлет. И хотя, подобно своему учителю Идзковскому, от суровых правил спортивного аскетизма Банников никогда не отступал, свои возможности первоклассного вратаря он исчерпал уже в тридцатишестилетнем возрасте, тогда как Идзковский не покидал футбольных ворот до тридцати девяти лет. А ведь и он знавал на своем вратарском веку несправедливое отношение тренеров,, неверную оценку своей игры в печати, долгое сиденье на скамье запасных...

«Вратарский характер у Идзковского – совершенно выдающийся!» – записал я в репортерском блокноте почти сорок лет назад слова Михаила Бутусова, который, как центрфорвард ленинградского «Динамо», сборных Ленинграда и РСФСР, неоднократно выходил с мячом один на один с Идзковским, стоявшим в воротах киевского «Динамо», сборной Киева и Украины. Играли они и в одной команде – сборной СССР. Но, помимо этого, Бутусов работал еще с конца 1940 года по 22 июня 1941 года тренером киевского «Динамо», команды, в которой были сосредоточены тогда практически все лучшие игроки Украины. Больше того, в ее Состав входили даже два бывших форварда сборной Польши – М. Матиас и А. Скоцен, которым в 1939 году удалось бежать из оккупированной гитлеровцами страны. Так что на весенний тренировочный сбор 1941 года выехало из Киева в Одессу ровным счетом тридцать мастеров! А дублирующих составов футбольные клубы тогда не имели. «Выбор игроков у меня был, – рассказывал Бутусов, – богатый, богаче, чем у тренера любой другой из наших клубных команд».

В 1947 году Бутусов снова приехал в Киев – теперь уже восстанавливать команду, растерзанную войной. И все возлагавшиеся на него надежды быстро оправдал. Ведь в 1946 году «Динамо» заняло в чемпионате страны последнее (двенадцатое) место и должно было покинуть группу сильнейших. Однако были учтены прошлые заслуги команды, а также нанесенные ей войною потери, и киевское «Динамо», в порядке исключения, на один сезон в высшей лиге осталось. Бутусов же в 1947 году сразу вывел своих подопечных на четвертое место! Как только не упрашивали его поработать в Киеве хотя бы еще годик! Но по окончании сезона Бутусов вернулся в Ленинград: он приехал в Киев только из гуманных соображений – помочь украинскому футболу, тяжко пострадавшему в годы войны. Да и дело свое сделал: с той поры забот о «выживании» в высшей лиге у киевской динамовской команды не было ни разу.

В отличие от большинства своих коллег-тренеров Бутусов охотно отвечал на любые вопросы журналистов, а главное – отвечал нешаблонно, иной раз и парадоксально. Как-то ранней весной 1947 года я поздравил его с тем, что в одном из первых своих тренировочных матчей динамовцы одержали внушительную победу над сильной московской командой. Но Бутусов в ответ неожиданно сказал, что с радостью принял бы поздравления, если бы игра закончилась вничью. «Разве это была случайная победа?» – смутился я и тотчас услышал, что в спорте, по его, Бутусова, личному мнению, случайных побед, как и случайных поражений, никогда не бывает. В конце концов выяснилось, что для Бутусова оптимальный результат тренировочных матчей – ничейный. «Почему? Да потому, что проигрыши обязательно кого-то в команде подавляют, а выигрыши непременно порождают у кого-нибудь завышенные оценки своих сил, несбыточные надежды. Ничьи же в преддверии сезона дают возможность трудиться над устранением недостатков без ненужных эмоций». И добавил: «Но только не нулевые. Голы должны быть забиты!». А когда я попросил Михаила Павловича объяснить, какие конкретно черты составляли выдающийся вратарский характер Идзковского, Бутусов ответил: «Но, помилуйте, такой характер – не сумма и не сплав, это глыба чистой породы, монолит, а в природе, как известно, они встречаются не столь уж часто». Мое интервью с Бутусовым тогда же было напечатано в газете, но лишь гораздо позже, когда передо мной прошли судьбы многих стражей футбольных ворот, я постепенно начал, кажется, понимать смысл бутусовской теории «выдающегося вратарского характера».

17 апреля 1971 года в Москве, на стадионе «Динамо», во время календарной встречи первенства СССР между чемпионом страны – командой ЦСКА и ереванским «Араратом» произошел случай, которого, пожалуй, не знала дотоле столь богатая на разного рода курьезы история мирового футбола. Голкипер чемпионов Леонид Шмуц забросил мяч рукою в собственные ворота! «Он размахнулся, словно дискобол, – сообщалось наутро в «Советском спорте», – а мяч, соскользнув с руки, полетел назад...». В «Вечерней Москве», как бы между прочим и очень мягко, пожурил за беззаботность армейского вратаря (которого уже привлекали к играм сборной) работавший в сборной страны вторым тренером А. Парамонов. И точно так же, мимоходом, писал

в «Футболе–Хоккее», что случай этот «необъясним» и «вызывает не порицание вратаря, а сострадание к нему» председатель тренерского совета Федерации футбола СССР Анд. Старостин.

Я присутствовал на стадионе, но впечатление об «автоголе» Шмуца у меня сложилось другое. Между тем миновала неделя, другая, прошел месяц, а к подробному разбору этого происшествия никто в спортивной прессе так и не обратился. И тогда я высказал свои суждения в статье «Случай с вратарем», которую поместил вскоре (то есть летом того же 1971 года) журнал «Физкультура и спорт». Должен сказать, что «необъяснимый» гол я видел собственными глазами не только на стадионе, а и посмотрел в видеозаписи по возвращении со стадиона домой: Центральное телевидение, показывая поздним вечером матч, воспроизвело необычный эпизод.

Все началось с того, что один из армейских игроков, разряжая обстановку у своих ворот, отпасовал мяч голкиперу. И тотчас, как и полагается, защитники ЦСКА побежали вперед, веером, врассыпную, чтобы вратарь, если он захочет ввести мяч в игру рукою, мог выбросить его кому-нибудь из них. Стереотипно действовал и Шмуц: уложил мяч на ладонь правой руки и, сделав левой ногой шаг вперед, стал отводить за спину руку с мячом. Прием известный, удобный: чем длиннее, мощнее замах, тем дальше можно выбросить мяч, а сам тип движения позволяет придать полету мяча нужное направление и траекторию. И Шмуц, еще только намереваясь выбросить таким способом мяч в поле, уже наметил игрока, которому он его направит. Однако, начиная замах, увидел, что один из форвардов «Арарата» рванулся на сближение с этим игроком: теперь мяч при неточном посыле мог попасть к противнику, причем неподалеку от его, Шмуца, ворот. И чтобы принять новое решение, вратарь армейцев, желая выиграть для этого толику времени, резко, словно нажав на тормоз, остановил движение правой руки.

Но у мяча – своя жизнь, и, скатившись с ладони, он падает на землю за спиной у голкипера. А там – линия ворот. Судья фиксирует гол. К тому же – единственный в матче и, следовательно, приносящий гостям победу над чемпионами страны.

История футбола знает, правда, случаи, когда начало пути даже знаменитейших вратарей было связано с оглушительными неудачами. В 1950 году двадцатилетний Яшин в первой же игре за московское «Динамо» пропустил в свои ворота мяч, посланный... вратарем соперников! Произошло это при следующих обстоятельствах. Голкипер команды «Трактор» (это был товарищеский матч дублирующих составов в преддверии сезона) выбил мяч с такой силой, что тот опустился на линии штрафной площади «Динамо». Яшин же, устремившись навстречу мячу, столкнулся с защитником, и оба упали. А мяч, миновав их, покатился в динамовские ворота.

У «автогола» Шмуца, однако же, подоплека была совсем иная и, по правде сказать, не столь уж уникальная. Объяснению этого случая, мне кажется, в какой-то степени может помочь рассказ о вратарской судьбе Бориса Разинского. Как и у Шмуца, физические данные Разинского – природная быстрота реакции, «прыгучесть», ловкость, гибкость и т. д. – были редкостные, и в юности ему тоже прочили блестящее вратарское будущее. Разинский брал порою такие мячи, что соперники только диву давались! Но годы шли, а к разряду лучших в мире вратарей он все еще не был причислен. Больше того, тренеры один за другим почему-то быстро с ним расставались, так что в конце концов он переменил огромное количество команд – «чертову дюжину», тринадцать! Пробовали Разинского приглашать и в сборную, но и там ему не удалось закрепиться. А виною всему было его совершенно необъяснимое порой, по мнению защитников, поведение на поле.

Например, Разинский, бывало, крикнет: «Беру!», а потом почему-то застывает на месте на полдороге к мячу, В результате виновным в пропущенном голе казался зрителям находившийся поблизости защитник. Но ведь он не пошел на мяч только потому, что Разинский крикнул: «Беру!», чего, кстати, зрители на трибунах не слышали. Подобные голы на фоне в общем сильной и эффектной игры Разинского случались не часто, но они-то как раз и подрывали веру в него футболистов как в организатора обороны.

Не зря ведь говорят, что футбольный вратарь – половина команды. И не зря тренеры, начиная с детских секций, внушают вратарям, что при всех обстоятельствах они должны неукоснительно выполнять решение, которое приходит им в голову первым. Конечно, первое решение – не всегда лучшее, однако и отказываться от него никак нельзя! Мысль, которая приходит вратарю чуть позже, возможно, более рациональна, но ведь и на поле уже что-то переменилось. Так что, крикнув «Беру!», – бери, хоть разбейся!

Шмуц заметил, как соперник ринулся к тому из армейских игроков, которому он как раз собирался выбросить мяч. Ну и что же? Зачем останавливать замах руки с мячом? Доведи замах до конца, а потом выбрасывай мяч точно, чтобы он попал к своему игроку, чтобы им не смог овладеть соперник! Но Шмуц растерялся, проявил неуверенность в себе, то есть качество, абсолютно противопоказанное спортивной специализации, именуемой «футбольный вратарь».

По окончании матча ЦСКА – «Арарат» историк футбола К. С. Есенин спросил у фоторепортера, знаменитого в прошлом голкипера Алексея Хомича, который стоял за воротами ЦСКА, не удалось ли ему запечатлеть «автогол» Шмуца. Алексей Петрович сказал, что снимок им сделан, но отпечатка он не даст никому, поскольку отнюдь не собирается усугублять психологическую травму Шмуца.

Спустя неделю после матча ЦСКА – «Арарат», в котором Шмуц «необъяснимо» забросил мяч в собственные ворота, армейцы встречались в календарной игре с командой «Нефтчи». На разминке Шмуц был активен, энергичен, быстр, но когда игра началась, я увидел, что он почти не выбрасывает мяч рукой. Значит, потерял уверенность в том, что сможет четко выполнить важнейший прием, с которого, как известно, в современном футболе начинается большинство ответных атак «от вратаря».

Матч ЦСКА – «Нефтчи» закончился вничью – 1:1, а пропущенный Шмуцем гол был из числа непростительных для вратарей высшей лиги. Опасность для ворот возникла в тот момент, когда в штрафную площадь ЦСКА ворвался на скорости лучший из форвардов «Нефтчи» Анатолий Банишевский, оказавшись один на один с вратарем. Было ясно, что защитникам ЦСКА Банишевского уже не остановить, и у Шмуца оставался единственный шанс: выйдя стремглав из ворот, в смелом падении отобрать мяч в ногах у форварда. Не исключалось, правда, что Банишевский в этот же миг мог уйти с мячом чуть в сторону, и тогда перед ним оказались бы пустые ворота! Но уж слишком быстро Банишевский бежал, а на таком ходу филигранно распорядиться мячом нелегко. Словом, наилучшим своим шансом – выйти навстречу мячу из ворот – Шмуц пренебрег. Впрочем, тут же ему и повезло. Банишевский, полагая, видимо, что защитники могут все же его настичь, двигаться вглубь штрафной не стал, а сразу ударил, причем ударил торопливо. И поспешный этот удар – низом, по центру ворот – Шмуц вполне мог бы парировать, даже не падая, просто нагнувшись к мячу. Мог, наконец, отбить мяч ногой. Но он почему-то упал, и притом – совершенно бесполезно, ибо мяч пересек линию ворот, проскользнув как раз рядом с ногой вратаря, которой он толкнулся, чтобы упасть.

Так, в апреле 1971 года тогдашний чемпион страны команда ЦСКА в двух домашних играх подряд, и притом далеко не с самыми сильными участниками первенства, набрала из четырех возможных всего одно очко. Подобные перипетии, как правило, на несколько туров выбивают из колеи лидера футбольного чемпионата. Существует еще и психологическая сторона дела, и она касается не только вратаря. Индивидуальный прорыв и взятие ворот ЦСКА форвардом «Нефтчи» Банишевским оказались в данном случае возможными только потому, что слаженные обычно действия армейских защитников (а линия защиты ЦСКА во главе с Альбертом Шестерневым почиталась в ту пору лучшей в стране и составляла костяк обороны сборной) пронизывали на сей раз, словно передававшиеся по цепи, растерянность и нервозность. Потерял самообладание даже расчетливый и хладнокровный  стоппер Владимир Капличный. Однажды он ухватил за футболку выходившего на позицию для удара игрока «Нефтчи» и не отпускал до тех пор, пока тот не остановился. Потом снес другого игрока откровенным ударом по ногам сзади. Игровой манере защитников ЦСКА, повторяю, все это было совершенно не свойственно, и в своей статье «Случай с вратарем» (напечатанной тем же летом в журнале «Физкультура и спорт») я объяснял необычное поведение армейских защитников во встрече с «Нефтчи» тем, что неделей раньше  голкипер ЦСКА проиграл матч, забросив ни с того ни с сего сам себе мяч в сетку, и... он снова – в воротах!

В статье говорилось, что А. П. Старостин, Парамонов и Хомич, видимо, стремились уберечь Шмуца от излишних переживаний, но вот самому молодому голкиперу соглашаться с суждениями о том, что случай этот-де не более чем курьезен и к тому же совершенно необъясним, крайне опасно. Гораздо полезней подвергнуть все происшедшее с ним последовательному беспощадному самоанализу. И если осознание истинных причин «автогола» психологически его подавит, что ж, нет худа без добра, лучше тогда заняться, пока не поздно, чем-то другим, чтобы не тратить зря время до нового «необъяснимого» гола, а вот если, напротив, этот нелепый гол его раззадорит, разозлит, заставит собрать всю волю  в кулак, все может вполне еще пойти иначе...

К сожалению, Шмуц поверил тем, кто советовал ему не обращать внимания на мою статью, уверял, что не было еще вратаря, который бы не попадал в полосу невезения, что, как только он проведет удачно несколько игр, все станет на свое место и т. д. и т. п. Увы, жизнь подтвердила мою правоту. А ведь за живым примером того, в чем состоит конкретно труд вратаря по выработке в себе высоких волевых качеств, Шмуцу не нужно было ходить далеко. В том же 1971 году запасным вратарем в команде ЦСКА был двадцатипятилетний Владимир Астаповский, приглашенный из второй лиги. Спустя пять лет Астаповского назвали не только лучшим вратарем сезона, но и вообще лучшим советским футболистом 1976 года. И, будучи уже вратарем сборной СССР, в одном из интервью он вспомнит о Шмуце (который в 1976 году был уже почти забыт), о том, как вскоре после злополучного шмуцевского «автогола» они поменялись ролями: Астаповский стал основным вратарем ЦСКА, а Шмуц – дублером. Между тем, рассказывал Астаповский, по своим природным данным Шмуц стоял выше всех тогдашних вратарей, да вот только характера у него не хватило...

Будучи еще дублером, Астаповский изо дня в день готовился на глазах у Шмуца к играм. Один известный тренер сравнил тогда же ежедневный напряженный труд Астаповского с тяжким трудом шахтера. По словам того же тренера, пот на тренировках лил с Астаповского, как дождь с неба. Часами он упорно совершенствовал прием мяча, технику высоких прыжков и эластичных приземлений, осваивал все тонкости игры на выходах, выполнял сотни вспомогательных упражнений, повышая заодно этим и выносливость. В таком же режиме и во всех без исключения компонентах игры голкипера следовало и Шмуцу выковывать ту силу воли, которая и позволяет вратарю во что бы то ни стало держаться первого решения. Скажем, крикнул «Иду!», – иди, пока мяч не будет у тебя в руках! Иных способов прочно укоренить этот навык в сознании вратаря не было и нет. Первое решение! Следовать ему без колебаний иные тренеры рекомендуют и форвардам при атаке ворот. И даже игрокам, которые обстреливают ворота с дальних дистанций, когда, казалось бы, есть еще время «подправить» мяч.

Однако снова вернемся к Банникову. Каково было его самоощущение, когда в 1965 году, приехав в разгар сезона после игр сборной домой, в Киев, он вдруг узнал, что его место основного вратаря уже прочно занял вчерашний дублер Рудаков? В похожих обстоятельствах, вспоминаю, оказался в свое время в той же команде будущий учитель Банникова – Идзковский, В 1936 году, в преддверии розыгрыша первого клубного чемпионата СССР, в киевское «Динамо», ворота которого надежно защищал Идзковский, был из Одессы приглашен Трусевич. Кто из них проектировался в основные вратари, кто в запасные? Ответ вроде бы напрашивался сам собой. Стал бы Трусевич, рассуждали любители футбола, оставлять родную Одессу, где, как говорится, души в нем не чаяли, чтобы «загорать» в Киеве на скамье запасных!

Но, с другой стороны, кто же не знает: если у тренера любимчиков нет, выбор лучших на матч открытия сезона не составляет особого труда: процесс предсезонной тренировки дает для этого, как правило, исчерпывающие объективные критерии. Сообщение о том, кто из вратарей будет назначен тренером киевского «Динамо» М. Д. Товаровским на этот матч – динамовцы принимали в нем московских одноклубников, – ждали с нетерпением. И вот по радио объявлена на стадионе фамилия Идзковского. Кончился стартовый матч первого чемпионата страны форменным разгромом хозяев поля – 5:1! После четвертого «сухого» гола, пропущенного Идзковским, в ворота стал Трусевич.

В 1936 году чемпионат СССР разыгрывался дважды, весной и осенью, и когда футбольный сезон в целом закончился, в киевском «Динамо», как и во всех остальных командах, разбирали по косточкам наиболее поучительные игры. А в их числе, разумеется, стартовый матч с московским «Динамо», виновником крупного поражения в котором поначалу был признан Идзковский. Видеомагнитофонов тогда еще не было, но во все времена мастеров футбола и тренеров высокой квалификации отличала одна особенность: они помнят все голы, забитые в матчах, к которым они имели прямое отношение. Правда, у каждого, кто был на поле, это видение имеет «оттенки», но когда мастера футбола и тренеры собираются вместе, да еще воспроизводят тот или иной гол на макете или на схеме, время как бы возвращается вспять.

Вот и в данном конкретном случае оказалось, что причинами разгрома киевлян московским «Динамо» со счетом 5:1 в стартовом матче 1936 года были, во-первых, исключительная «слетанность» пятерки нападения московского «Динамо» (недаром эта команда и стала тогда первым чемпионом страны, намного опередив по всем турнирным показателям даже ближайших соперников), а с другой стороны, обнаружились несомненные грубые огрехи в действиях киевских защитников и полузащитников. В результате общий вывод команды был таков: если бы не Идзковский и Трусевич, тот матч наверняка проиграли бы с еще более крупным счетом.

Но все это выяснилось только глубокой осенью. А весной 1936 года в воротах киевского «Динамо» прочно обосновался Трусевич и вынес на себе всю тяжесть игр в обоих чемпионатах. Лишь изредка, да и то в матчах, которые не могли повлиять на турнирную судьбу киевлян, на площадку выходил Идзковский. Что творилось в его душе, не скажет никто. Тем паче, что сам Идзковский нисколько не заблуждался относительно истинных причин столь сокрушительного поражения своей команды: ведь москвичи «расстреливали» его ворота просто в упор! Лет через тридцать после этой игры я в который раз заговорил о ней с Идзковским. И в который раз он лишь улыбнулся и ответил: «В голах всегда виноват вратарь. Зачем пропускал?».

В 1937 году, объявляя состав команды на первый матч чемпионата, Товаровский снова назвал фамилию Идзковского. И тот провел игру безупречно, отчего был назначен и на вторую, затем – на третью, четвертую, пятую... Так в запасного вратаря киевского «Динамо» превратился уже Трусевич: Идзковский сыграл в чемпионате тринадцать игр, а Трусевич только три, да и то ничего не решавшие. Тут необходимо отметить, что личные отношения между двумя выдающимися вратаря всегда были джентльменскими. В отличие от Идзковского Трусевич фанатиком спортивного режима не был, он считал, что голкиперы по-настоящему растут только в матчах. Да и удары по своим воротам любил лишь на тренировках, в связи с чем после календарных матчей придирчиво обсуждал с защитниками и полузащитниками каждую их промашку. Но и опыт Идзковского немало для Трусевича значил. К чемпионату СССР 1938 года он уже готовился, тренируясь до седьмого пота и усиленно «режимя». В результате в сезоны 1938–1940 гг., то есть пока тренером киевлян не стал в 1941 году Бутусов, Идзковский и Трусевич действительно уже стали играть строго в очередь.

Бутусов же считал одним из главных мероприятий, которые он, еще будучи в Ленинграде, наметил к проведению в жизнь в киевском «Динамо», ставку на одного постоянного вратаря. Он был убежден, что несоответствие необычайно сильного состава украинской клубной суперкоманды и ее сравнительно слабых результатов в чемпионатах СССР 1939–1940 гг. (где она занимала восьмое место при тринадцати-четырнадцати участниках) во многом объясняется неэффективными действиями защиты, основной причиной которых как раз и являлась игра в очередь двух вратарей высокого класса, но совершенно разного игрового почерка, по-разному руководивших обороной. Необходимо же было, по мнению Бутусова, стабильное однотипное управление действиями последней.

В 1941 году под водительством Бутусова киевское «Динамо» стартовало куда увереннее, чем в предыдущие два сезона. После девяти туров прерванного войной чемпионата у команды было всего на три очка меньше, чем у лидеров первенства – динамовцев Москвы и Тбилиси. И в воротах киевлян стоял преимущественно Идзковский. «Трусевич был обаятельнейший человек, – вспоминал в 1947 году Бутусов, – в нем был и шик, и шарм, но Идзковский, мне кажется, играл тогда сильнее, и защитники понимали его лучше...».

В 1965 году, когда тренер киевского «Динамо» Маслов решительно предпочел Банникову Рудакова, Банников поступил точно так же, как когда-то Идзковский: усиленно тренировался, демонстрировал хорошую форму, терпеливо ждал своего часа. Между прочим, на статного, словно тополь, горбоносого Идз-ковского Банников походил не только игрой, но и всей внешностью. Для описания внешности Банникова в книге «Звезды большого футбола» Н. П. Старостин не жалеет красок. Он сообщает, что стройный и изящный Банников вполне годился, по мнению его почитателей, чтобы быть названным «мистером Вселенная». «Таких обычно рисуют на плакатах. Орлиная внешность подкреплена суровым характером футбольного бойца», – пишет Старостин.

План Банникова – остаться в команде, доказать свое! – не учитывал, к сожалению, одного очень важного фактора. Маслов почти никогда не ошибался в молодых игроках. И в долговязом, еще нескладном и малоопытном Рудакове он нашел того, кто был нужен команде. Когда в 1964 году Маслов приехал в Киев, ему исполнилось пятьдесят четыре года, и футболисты между собой любовно звали его, «дедом». Он возглавил киевское «Динамо» с самыми, можно сказать, честолюбивыми намерениями. А в таких случаях абрис «команды своей мечты» футбольные тренеры видят весьма четко. Иной вопрос, удастся ли мечту реализовать!

До прихода Маслова киевляне в 1963 году уже в одной восьмой финала выбыли из розыгрыша Кубка СССР, а в чемпионате страны заняли только девятое место. В 1964 году под руководством Маслова они выиграли Кубок, стали в чемпионате СССР шестыми. В 1965 году Маслов переукомплектовывал по ходу игр все линии, в корне перестраивал манеру ведения борьбы на поле, но, даже находясь в процессе реорганизации, команда пробилась в четвертьфинал европейского Кубка обладателей кубков, а в чемпионате СССР заняла второе место, уступив победителю только одно очко. И этот успех, понятно, был бы немыслим, не оправдай вратарь Рудаков надежд тренера Маслова.

Но почему Маслов предпочел вратарю сборной молодого, безвестного дублера? В то время на страницах наших спортивных изданий шел спор о системах обороны в футбольной игре, и Маслов утверждал, что персональная защита настолько отжила свой век, что, прибегающих еще к ней футболистов просто унижает. Он был пропагандистом так называемой зональной системы и в свете своих представлений  видел во вратаре игрока, несущего полную ответственность за все, что происходит в пространстве штрафной площади, а не только в прямоугольнике ворот. Банников и Рудаков в этом смысле были такими же антиподами, как Идзковский и Трусевич.

«Я любил играть на линии ворот, – рассказывал Идзковский, – и старался как можно реже покидать их. Трусевич же всегда рвался вперед, на перехват мяча, стремясь предупредить события, не допускать в штрафной площади критических ситуаций. Высокий, тонкий, гибкий, как угорь, он взмывал над головами защитников, видя только мяч и нимало не считаясь с тем, что делалось внизу. И потому нередко падал на головы своих товарищей или больно бил их коленями. Но, ясное дело, никто из них не обижался на него, напротив, всем нравилась его решительность, его смелые выходы».

Именно такой стиль вратарской игры и требовался в 1965 году Маслову, понимавшему, что скорее Рудаков улучшит свое умение играть на линии ворот, нежели Банников освоит весь комплекс действий голкипера на штрафной площади.

Я уже упоминал, что личные отношения между соперничавшими Идзковским и Трусевичем были джентльменскими. Но и отношения между Банниковым и Рудаковым являлись столь же безукоризненными. Однако, чтобы понять, какая тяжесть лежала у Банникова на сердце, стоит обратиться еще к одному наблюдению Идзковского: «Если случается, что хороших вратарей в команде двое или трое, тренеры порою не знают, как отмерить дозу участия в игре, достаточную и для благополучия команды, и для поддержания высокого тонуса голкипера. Идет игра у одного – ставят его без конца. Сорвался – и вот уже он в опале, протирает трусы на скамейке. Нервничает, обижается, тоскует по игре, теряет навыки и веру в себя, иногда озлобляется».

К чести Маслова надо сказать, что он, как мог, поддерживал форму своего запасного вратаря, давая ему играть подчас и в ответственных матчах. И все же в 1965 – 1969 гг. Банников был в киевском «Динамо» только вторым вратарем, дублером. А когда наконец решил уйти в другую команду – это уже был клуб первой лиги, к тому же не из самых сильных. И лишь счастливый случай, как мы знаем, не задержал там Банникова.

Повторю: этот превосходный вратарь покинул большой футбол слишком рано – в тридцать шесть лет. И, как тогда говорили, – еще полный физических сил. Насколько бы продлилась спортивная жизнь Банникова, если бы он, узнав о решении Маслова, сразу же, в 1965 году, перешел в другую команду (благо такой переход ему предлагали тогда несколько клубов высшей лиги), судить я не берусь. Но покинул Банников преждевременно большой футбол, думается, из-за накопившейся нервной усталости – результата излишне терпеливого сиденья на скамье запасных.

Какие встречи уготавливает человеку судьба! В 1970 году игравший за московское «Торпедо» Банников был назван, если помните, лучшим вратарем страны и вновь приглашен в сборную. А в начале 1971 года тренером «Торпеде» стал... Маслов! Однако же встречей с Банниковым на этот раз он оказался доволен. Четырехлетнее наблюдение со скамьи запасных за игрой Рудакова дало свои плоды: знаменитый «летающий вратарь» прекрасно справлялся теперь с перехватами мяча по всей площади штрафной. Рудаков же тем временем стал хорошо играть на линии ворот: ведь в пору пребывания Банникова на вторых ролях в киевском «Динамо» Рудаков ни на минуту не забывал, кто сидит у него, фигурально говоря, за спиной! Правда, с Рудаковым произошел однажды случай, породивший было в футбольных кругах суждение, будто его ахиллесова пята – низовые мячи, поскольку высокий рост не позволяет, дескать, этому голкиперу быстро «складываться», молниеносно скользить по траве к мячу.

Распространилось это суждение вот на какой основе. В 1967 году московские динамовцы выиграли у чемпионов страны – киевлян на их поле со счетом 3:2. Решающий гол в этом календарном матче был забит за две минуты до финального свистка. Впечатление от него у зрителей осталось тягостное. Мяч прошмыгнул в сетку между широко расставленными ступнями вратаря, легко оттолкнув пальцы его опущенных рук. «Мышь» – вот как называют такой гол.

На следующий день Рудаков, боялся раскрыть газеты. Ведь он не сомневался, что в отчетах наверняка будут упущены – без всякого умысла, конечно, – оправдывавшие его существенные детали.

С правого края, почти от углового флажка, мяч был послан по диагонали низом в центр штрафной площади киевлян, куда, сопровождаемый кем-то из киевских защитников, уже вбегал форвард московского «Динамо» Геннадий Гусаров. Выйти из ворот на перехват этого мяча Рудаков при всем желании не успевал. И видел, что, если Гусаров первым окажется у мяча (а дело как будто к тому и шло), он с ходу пробьет в правую сторону ворот. Почему в правую? Этот момент требует специального объяснения. До Банникова и Рудакова в воротах киевского «Динамо» на протяжении тринадцати лет (1950–1963 гг.) играл техничный и смелый голкипер Олег Макаров. Выступал он и за сборную СССР. А кроме того, зарекомендовал себя как вдумчивый аналитик вратарской игры. В 1962 году в Киеве вышла его книжка «Вратарь», которая содержит – наряду с воспоминаниями о различных интересных футбольных событиях – немало ценных сведений о вратарской игре, не утративших своего значения и сегодня. Там рассказано, например, о ряде находок Яшина, в том числе и тех, что выделяли его среди вратарей, помимо прочего, поразительной экономностью движений.

Вот одна из таких находок (взятая сейчас на вооружение многими вратарями). Яшин установил, что в ажиотаже стремительной атаки, когда форварды не бегут, а летят на ворота, да и защитники не дают им перевести дух, отчего на завершающий удар остаются считанные доли секунды, нападающие, как правило, не успевают засечь самое уязвимое в данный момент место в воротах и целят в наиболее удобную для них точку. Удобнее же всего им бить прямо, по ходу бега, в связи с чем полет мяча как бы продолжает направление, в котором бежал игрок.

Этой-то яшинской методикой определения зоны, куда в таких случаях непременно будет направлен мяч, Рудаков (знакомый с книгой Макарова) пользовался, как вы уже понимаете, неукоснительно. А поскольку в нашем конкретном случае форвард московского «Динамо» Гусаров, которому удалось уже чуть-чуть опередить своего киевского «сторожа», набегал на мяч с левого фланга, пробить ему удобнее всего было в правую (от себя) сторону ворот. Понимая это, Рудаков тотчас сделал широкий шаг в ту сторону. И в состоянии предельной готовности к молниеносному броску (когда каждая мышца вратарского тела напряжена) на мгновенье выжидательно застыл.

Однако Гусаров ударить «плотно», впритык к стойке не сумел. То ли крохотная кочка попала под бутсу, то ли замах был чересчур короток, то ли, возможно, защитник подтолкнул его слегка в спину, то ли... – впрочем, кто знает, сколько тут может быть этих неожиданных «то ли»! – словом, мяч, как говорят игроки, был «придавлен» к земле, в результате чего абсолютно нелогично скользнул по траве рикошетом в центр ворот. Среагировать на это моментальным сведением широко расставленных ног с одновременным наклоном вперед корпуса и рук Рудаков никак не мог. Ибо когда вратарь ждет сильного удара, уберечь ворота от внезапной «срезки» мяча можно только расслабившись, то есть перейдя с резких действий на мягкие. А на одну такую перестройку требуется, как минимум, полсекунды, тогда как даже после легкого посыла мяч пролетает 7–8 метров за две-три десятые секунды. Покажите нам вратаря, который сумеет перегруппироваться быстрее, пишет в книге «Атака» Михаил Коман (известный киевский нападающий 50-х годов), и придется согласиться, что это ожил и сошел со страниц книги легендарный герой повести Льва Кассиля «Вратарь республики». Словом, многие вратари на наших глазах парировали пушечные удары с нескольких метров, и, напротив, пропускали, казалось бы, совсем легкие, тихие, слабые мячи.

Рудаков успел, правда, после удара Гусарова бросить в отчаянии руки вниз, но они повисли, как плети, и тугой кожаный шар вкатился в ворота, оттолкнув обмякшие, ослаблые пальцы, словно бамбуковую занавеску...

Обо всем этом я писал вскоре после случившегося в «Советском спорте», а затем – более подробно – в журнале «Спортивные игры». Да толку-то что! По мнению большинства любителей футбола, матч «Динамо» (Киев) – «Динамо» (Москва) 1967 года был проигран киевлянами из-за неумения их высокорослого нескладного вратаря брать низовые мячи – ведь свидетелями гола были миллионы телезрителей! И только по этой причине (иных, мне кажется, не существовало) дебют (в воротах сборной СССР  замечательного голкипера Рудакова задержался, по меньшей мере, на год: впервые его привлекли к игре в национальной команде в 1968 году.

Как видим, вера в себя (выражающаяся конкретно в способности во что бы то ни стало придерживаться в игре своих «первых решений»), умение отличить справедливые суждения относительно пропущенных мячей от несправедливых, способность адекватно реагировать на справедливую критику и стойко переносить несправедливую, – вот слагаемые психологической характеристики футбольного вратаря экстракласса.

 "Футбол", №№ 4 - 6, 1990 г.

Администратор сайта: apiperski@mail.ru (Александр Пиперски)