Аркадий Галинский. По замкнутому кругу

– Добрый день. Это Галинский. Недавно «Журналист» принес мне извинения, и я хотел бы...

Стоп-кадр! Каждый, кто в конце шестидесятых – начале семидесятых годов смотрел телерепортажи о футбольных матчах, наверняка помнит спортивного комментатора Аркадия Галинского. Лично мне он нравился неназойливостью, негромкостью интонации, превосходным знанием дела. И еще – мягкой ироничностью по отношению к себе как к репортеру, который может и ошибиться, к зрителю, не уловившему что-то существенное в матче, а главное – к игре. Вот это последнее – репортер не забывал, что перед ним именно игра, а не перекрытие Енисея,– особенно отличало его работу на телеэкране от репортажей Николая Озерова, несших в себе настроение толпы, когда не до тонкостей игрового момента,– передать бы только пафос победы, пронизывавший «советский образ жизни»...

И вдруг, в начале 70-х, имя Аркадия Галинского из нашей прессы напрочь исчезло. Ходили слухи: он «слинял за бугор», успев перед этим весь советский спорт оклеветать.

И только в прошлом году, готовя в номер беседу с известным спортивным журналистом Л. Филатовым, я узнал от него: никуда Галинский не «линял» и клеветой никогда не занимался. Оболгали его самого. В публикации «Я давал себе команду: надо уцелеть» («Журналист» № 4, 1991 г.) Лев Иванович, в частности, рассказал о том, как в свое время на Старой площади «обработали» футбольного обозревателя М. Мержанова, вынудив его написать неправедную рецензию на книжку Галинского «Не сотвори себе кумира». Вспоминая об этом, Л. Филатов нашел для Мержанова какие-то оправдательные слова. Это и вызвало нашу редакционную сноску: «Мы понимаем чувства, понимаем доводы Льва Ивановича. Но сегодня мы понимаем и другое: малодушию не может быть оправдания – и просим Аркадия Галинского простить «Журналист» за то, что и на его страницах некогда тоже была напечатана тенденциозная «заказная» статья» (имелась в виду публикация И. Чиркина «Должности редактора не соответствует»).

–... недавно «Журналист» принес мне извинения, и я хотел бы именно вашей редакции показать свою давнюю рукопись...

Предлагаем журнальный вариант документальных записей Аркадия Романовича Галинского, сделанных им в 70-е годы. Сегодняшние его комментарии даны в скобках.

В ноябре 1968 года в газете «Советская культура» появилась моя статья «Странные игры». В ней говорилось о футбольных матчах, результаты которых заранее определялись по сговору. На конкретных примерах я пытался показать, какой сокрушительный урон приносит нашему спорту такая практика. И были в том материале строки:

«Литературная газета» опубликовала не так давно статью писателя Евг. Добровольского «Лошадь – существо бессловесное», в которой шла речь о махинациях жокеев и «жучков» на московском ипподроме. А чем, спрошу я, гарантированы мы от того, что нечто подобное не происходит... и около футбола? Правда, тотализаторов на футболе нет, но чем мы застрахованы от подпольного букмекерства? Разве не могут некие личности, точно знающие, чем завершится завтрашний матч, заключать на руках большое количество «льготных» пари и т. д. и т. п.? Эта веревочка, если ее вовремя не оборвать, далеко может протянуться. Однако неужто тут все дело лишь в «слабой воспитательной работе спортивных организаций», как это принято обычно утверждать? А может быть, вся загвоздка в чем-то другом, например, в отсутствии у нас должных параграфов закона?.. Во всяком случае, мне лично кажется, что, если бы в нашем законодательстве были предусмотрены и сама возможность таких ситуаций, и должная их оценка, странные матчи на финише футбольных чемпионатов начали бы быстро исчезать»...

(Появись сейчас такое в нашей печати, вряд ли кто усомнился бы в моей правоте: сговоры в спорте не только не исчезли, но превратились, увы, в один из доходных промыслов нынешних околоспортивных воротил, между тем как и до сего дня «должных параграфов закона» как не было, так и нет. Но прикоснуться к этой теневой стороне любимого вождями и народом футбола в конце 60-х!.. Это, как я понял позже, было чистейшим безумием. Тем более безумием, что в совцензуре к тому времени уже вырабатывался термин «неконтролируемый подтекст». И согласно этому термину мой скромный наскок на непорядки в футболе вполне мог быть прочитан и так: автор статьи замахивается на всю систему, обвиняя ее в том, что сговор есть один из ее признаков. Боже упаси: я никоим образом не «замахивался» ни на что подобное. В уме даже этого не держал. Я говорил о конкретном: о глубокой безнравственности сговора – и не в советском спорте вообще, а лишь в футболе.

Но именно тут, с момента появления моей статьи «Странные игры», и произошло то, что в драматургии называется «завязкой»...)

Моя статья появилась в «Совкультуре» 2 ноября, в субботу. А в понедельник меня пригласил к себе главный редактор «Советского спорта» Н. Киселев – в то время я работал в этой газете спецкором – и сообщил, что моим выступлением «недоволен» зам. зав. Отделом пропаганды ЦК КПСС Александр Николаевич Яковлев.

(Вот так моя судьба впервые – но, как увидит позже читатель, не в последний раз – соприкоснулась с деятельностью знаменитого ныне демократа. Слово это «демократ» пишу, поверьте, без тени иронии, потому что именно демократическое движение, в том числе и работа Яковлева для него и в нем, через двадцать лет помогло мне вернуться в журналистику.)

О разговоре в «Совспорте» я тут же рассказал тогдашнему редактору «Советской культуры» П. Дариенко и узнал от него: никаких замечаний со Старой площади он не получал, а в редакции моя статья признана лучшим материалом недели. Но именно с появления моей статьи «Странные игры» отношение Н. Киселева ко мне резко переменилось. За девять последующих месяцев он не напечатал ни одной моей статьи. И хотя, отклоненные Киселевым без каких-либо объяснений, все они прошли в других центральных изданиях, пребывание мое в «Совспорте» становилось тягостным. А потому, когда в 69-м меня вдруг пригласили в штат на Центральное телевидение, я согласился – тем более что до этого уже пробовал себя в телерепортажах. Увы, и на ЦТ поработать пришлось недолго. Уже 3 мая 70-го недавно назначенный председателем Гостелерадио СССР С. Лапин вызвал меня «на ковер» и с ходу заявил: дескать, репортажи я веду «слишком часто», а вот уж вчерашний был из ряда вон плох. Правда, Лапин тут же обмолвился, что лично он репортаж мой не слышал, но таково мнение... А. Н. Яковлева. И добавил: советский футбол я не люблю и потому разрешаю себе «высокомерно учить морали игроков и тренеров». Выйдя из лапинского кабинета, я написал заявление об уходе «по собственному желанию». Но меня на том же ЦТ уговорили остаться: будете, объяснили, спортобозревателем на программе «Орбита», она идет только на Сибирь и Дальний Восток, и высокое начальство ее не смотрит.

Я остался. Но месяца через два после встречи с Лапиным по просьбе моих коллег из «Советского спорта» (Н. Киселев тогда в редакции отсутствовал) я продиктовал им по телефону отчет о кубковом футбольном матче. А мои коллеги, желая, конечно же, подать меня «позвонче», подписали под заметкой: «А. Галинский, комментатор Центрального телевидения»... На следующий день, 28 июля 70-го года, один из высоких чинов Гостелерадио, В. Егоров, позвонил мне и сказал: «Лапин у меня спросил, почему вы до сих пор не ушли». Я «намек» понял и в тот же день «ушел»...

Теперь, минуя ряд событий, вспоминаю март 71-го года. Тогдашний главный редактор журнала «Физкультура и спорт» Н. Тарасов предложил мне место старшего редактора. Моя жизнь, казалось, вновь вошла в свои берега. В журнале были мною довольны. Другие издания тоже без задержек печатали мои статьи. Различные предприятия и учреждения Москвы приглашали на встречи с любителями футбола. В начале 1972 года поступила в продажу моя книга «Не сотвори себе кумира». Издательство «Молодая гвардия» выпустило ее в серии «Спорт и личность», сопроводив такой аннотацией:

«В круг заслуженных мастеров спорта, заслуженных тренеров СССР, составляющих авторский актив серии, вошел известный спортивный журналист и комментатор Аркадий Романович Галинский. Главный фон разговора – жизнь футбола – дает автору обильную почву для споров и размышлений»...

Между тем предупреждающих сигналов становилось все больше. Уже на третьем месяце моей работы в журнале «Физкультура и спорт» Н. Тарасов сообщил мне «по секрету» о том, что зав. сектором физкультуры и спорта ЦК КПСС А. Гончаров как бы между прочим спросил его: «Зачем вы подобрали Галинского?..» Позже, в январе 72-го, заместитель главного редактора «Совкультуры» В. Самохин попросил меня по телефону срочно к нему приехать. Тогда-то я и узнал от него, что на только что прошедшем в Отделе пропаганды ЦК КПСС совещании руководителей центральных органов печати, ТВ и радио, ТАСС и АПН, которое вел А. Яковлев, меня обвиняли за некомпетентность и предвзятость в оценке спортивных состязаний. В доказательство приводилось, в частности, и мое выступление в «Советской культуре» о фигурном катании, где я «захваливал» Белоусову и Протопопова.

Наконец 24 февраля 72-го спортивный обозреватель газеты «Труд» Ю. Ваньят сообщил мне (и тоже – «по секрету») о совещании ведущих спортивных журналистов в секторе физкультуры и спорта Отдела пропаганды ЦК. Зав. сектором А. Гончаров, по словам Юрия, учинил разнос уже не только моим выступлениям в печати, но и моей книге «Не сотвори себе кумира». Зная, что по университетскому диплому я филолог-русист, Ваньят сочувствующе посоветовал: «Немедленно покайся, иначе отправишься учителем русского языка на Сахалин!..» Увы, даже если бы я и захотел «покаяться», то уже не успел бы. На следующий день, 25 февраля, главный редактор журнала «Физкультура и спорт» Н. Тарасов на редакционном собрании зачитал следующее распоряжение:

«Сотрудник редакции Галинский активно выступает на различные спортивные темы в других органах печати. Его материалы носят подчеркнуто субъективный сенсационно-полемический характер, содержат спорные, в ряде случаев просто ошибочные положения, расходящиеся с точкой зрения Спорткомитета СССР. Эта тенденция усиливается и делает невозможной его дальнейшую работу в редакции. Как несоответствующего занимаемой должности освободить Галинского от работы с 26 февраля 1972 года».

(В 1988 году журнал «Физкультура и спорт», который некогда редактировал Н. Тарасов[1], напечатал воспоминания одного спортивного журналиста, знавшего Николая Александровича раньше и лучше, чем я. Среди прочего автор рассказал и об участии Тарасова в небезызвестной кампании конца 40-х – начала 50-х годов по борьбе с «безродными космополитами». Тогда в «Советском спорте» он напечатал статью «Лицо антипатриота и клеветника». Речь шла о литераторе И. Рахтанове, который-де воплотил в своих писаниях «всю ненависть антипатриота к советскому спорту, к его успехам и достижениям». Эту статью, как уверяет мемуарист, Тарасов написал «по доброй воле», но, мне думается, тут был все же другой нюанс. И в 49-м, громя Рахтанова, и в 72-м, увольняя меня из журнала, Николай Александрович поступал, конечно же, не «по доброй воле». Им руководил страх. В 49-м – перед возможной расправой с ним самим, так как он дружил с некоторыми из «безродных». В 72-м... Когда моя жена узнала о процитированном выше распоряжении Тарасова, она пришла к нему и спросила: «Коля, зачем вы это сделали?» Тот угрюмо ответил, что иначе он лишился бы своей должности. Стало быть, и тут был страх – теперь уже номенклатурного свойства.

А неофициальное «Коля» произнесено было потому, что с Тарасовым я познакомился еще в 57-м, по совместной работе в «Советском спорте». Позже мы сблизились – по делу и по сердцу. Коля... писал стихи и, зная о моей дружбе с Семеном Гудзенко и Наумом Коржавиным, вообще о моем интересе к поэзии, охотно читал мне свои вещи. А когда в 69-м году вышла его первая книжка «Лирика», подарил мне экземпляр с надписью: «Аркадию Галинскому, другу и собрату по перу, опередившему эту книгу на десять лет в признании автора...» Вот почему, когда меня «ушли» с ТВ и я одновременно получил предложения от Николая Александровича и от редакции «Социалистической индустрии», выбор мой остался за ним. Кстати, знай я тогда об участии Тарасова в травле «космополитов», наверняка не принял бы его предложение. Другое дело, что и в «Социндустрии» меня не оставили бы в покое. Только расправились бы уже без участия «друга и собрата».

И еще одно сегодняшнее добавление к давно написанному. Напомню читателям, что я навлек на себя гнев высокого начальства не только выступлениями о футболе, но и о фигурном катании. В 60-е годы в нашей стране не было спортсменов более знаменитых, чем Людмила Белоусова и Олег Протопопов. Они дважды становились в те годы чемпионами Олимпиад, четыре раза были чемпионами Европы и мира в парном катании. Однако же в начале 70-х, когда Белоусова и Протопопов по-прежнему не имели себе равных ни на всесоюзной, ни на международной ледовой арене, советские спортивные судьи, словно по команде, начали ставить Белоусовой и Протопопову – даже на международных соревнованиях – заниженные оценки. Причем не только за техническое мастерство, но и за артистизм, в котором, к слову сказать, их не превзошел никто по сей день. Мне было понятно: против этой «золотой пары» затеяна какая-то закулисная возня. В конце 1971 г. я выступил в защиту Белоусовой и Протопопова в газете «Советская культура». На статью в редакцию пришло громадное число одобрительных откликов, и в начале 1972 г. в той же газете появилась еще одна моя статья, изобличавшая интриганов.

События, которые в 1979 году вынудили Белоусову и Протопопова эмигрировать из СССР, привели меня к выводу: тогдашние мои выступления в их защиту появились совсем некстати и спутали чью-то игру. А потому должны были вызвать у руководителей Спорткомитета СССР и их кураторов со Старой площади прямо-таки пароксизмы гнева. Ответный удар не заставил себя ждать.)

Итак, 21 января 72-го года в Отделе пропаганды ЦК КПСС состоялось совещание, о котором я в тот же день узнал со слов зам. главного редактора «Советской культуры» В. Самохина. Но тогда я еще не знал, что формулировки этого совещания тут же, в конце января, стали основой для двух документов, объявивших меня средоточием всего отрицательного, что есть в нашей спортивной журналистике, и требовавших «оргвыводов».

Сначала в отделе пропаганды Спорткомитета СССР была спешно изготовлена записка «О материалах по футболу в журнале «Физкультура и спорт». В этой записке, в частности, говорилось:

«...Публикации на футбольные темы в журнале, за подготовку которых несет ответственность старший редактор А. Галинский, активно мешают журналу решать задачи идеологического органа... Для А. Галинского, осуществляющего всю футбольную политику в журнале, вообще не существует гражданской темы, наоборот, им насаждается и пропагандируется абстрактный дистиллированный футбол профессионалов со всеми его пороками, а это буржуазное толкование спорта».

Затем, 27-го января, в издательстве «Физкультура и спорт» состоялось заседание партбюро, на которое для доклада о моей порочной деятельности прибыл автор записки – начальник отдела пропаганды Спорткомитета А. Валиахметов. В результате партбюро приняло следующее решение:

«Заслуживают серьезной критики материалы по футболу. Они порой тенденциозны, поверхностны, в ряде случаев способствуют проявлению нездоровых тенденций, ажиотажа, разжигания болельщицких страстей. В этом прежде всего виноват редактор футбольной рубрики А. Галинский. Еще года не проработал в журнале А. Галинский, а уже неоднократно подвергался критике за политическую незрелость, за тенденциозные, поверхностные выступления в различных органах печати, выступления, которые в корне противоречат основной линии Спорткомитета СССР. Недавно Отдел пропаганды ЦК КПСС подверг острой критике выступление Галинского по проблемам фигурного катания в газете «Советская культура».

Партийное бюро издательства «Физкультура и спорт» постановляет:

Предложить коммунисту Тарасову рассмотреть вопрос о целесообразности дальнейшей работы в редакции Галинского».

Повторю, в то время я не знал ни о записке отдела пропаганды Спорткомитета, ни о постановлении издательского партбюро. На этих документах стоял гриф «для служебного пользования», и, стало быть, для моих глаз они не предназначались. Но несколько месяцев спустя, когда, уже уволенный из журнала, я обратился в суд, представителям издательства пришлось не только показать мне эти документы, но и дать возможность, снять с них копию. Тогда-то и понял, откуда шла вся фразеология распоряжения «коммуниста Тарасова» об увольнении меня из журнала «с 26 февраля». Понял и бессмысленность вопроса моей жены: «Коля, зачем вы это сделали?..»

Правда, «освободить» меня именно «с 26» не удалось, ибо юридической силы это распоряжение главного редактора не имело. Дело в том, что журнал входит[2] в состав издательства «Физкультура и спорт», а последнее – в систему Госкомиздата СССР. Должность же главного редактора журнала является номенклатурой Спорткомитета. Иными словами, зарплату главный редактор журнала «Физкультура и спорт» получает в Госкомиздате, а назначает и освобождает его от работы Спорткомитет. Все остальные сотрудники журнала, начиная от зама и кончая курьером, тоже получают зарплату в системе Госкомиздата, но в отличие от главного редактора могут приниматься на работу и увольняться только директором издательства «Физкультура и спорт», а не руководством Спорткомитета. Словом, увольнять меня Н. Тарасов права не имел. Это мог сделать только директор издательства.

Этот пост в ту пору занимал М. Шишигин. Он знал, что никаких взысканий по редакции у меня нет, коллектив по поводу действий Н. Тарасова против меня искренне недоумевает, да и местком его распоряжения не утверждал. И Шишигин, как говорится, положил этот документ под сукно.

А через неделю, 4 марта, в газете «Советский спорт» была напечатана статья футбольного журналиста М. Мержанова о моей книге «Не сотвори себе кумира». В статье на фоне утверждений, что я метафизик и идеалист, занимающийся травлей лучших специалистов отечественного футбола, красной нитью проходила мысль, что нет для меня большей радости, чем поражения советских спортсменов.

(Помню, как тогда некоторые мои приятели успокаивали меня: мол, не придавай этой лживой публикации значения. Сам-де виноват: часто полемизировал в печати с футбольными взглядами Мержанова, спорил с ним в книге «Не сотвори себе кумира» – вот и получил сдачи. Но я уже тогда догадывался: статья в «Советском спорте» продиктована скорее всего не уязвленным самолюбием автора. Ведь к тому времени мне было известно, что мою книгу подвергнули разносу на Старой площади. А если учесть неудачу с моим увольнением «с 26 февраля», то становилось понятно: публикация организована и для того, чтобы, создав вокруг меня «общественное мнение», повлиять на неуступчивого директора издательства «Физкультура и спорт» М. Шишигина.

О том, что статья действительно была заказной, я узнал недавно из интервью с Львом Ивановичем Филатовым в «Журналисте». Оказывается, в ЦК Мержанова заставляли переписывать статью, добиваясь, чтобы она была беспощадней и хлеще.)

«Проработочная» статья М. Мержанова наделала шума в спортивных кругах. Но и после ее появления директор издательства «Физкультура и спорт» М. Шишигин с моим увольнением явно не торопился. И тогда председатель Спорткомитета СССР С. Павлов решил воздействовать на «непонятливого» руководителя. На свет появился следующий документ:

Приказ Председателя Комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР 17 марта 1972 г.

1. Вопросы, поднятые в записке отдела пропаганды Комитета «О материалах по футболу в журнале «Физкультура и спорт», считать правильными и своевременными.

2. Главному редактору журнала «Физкультура и спорт» т. Тарасову Н. А. за допущенную бесконтрольность и нетребовательность в подготовке для печати материалов по футболу, содержащих крайний субъективизм, тенденциозность, способствующих разжиганию ажиотажа и нездоровых страстей вокруг футбола, объявить выговор.

3. Поручить т. Тарасову Н. А. рассмотреть вопрос о дальнейшем использовании на работе в журнале «Физкультура и спорт» старшего редактора т. Галинского А. Р., ответственного за футбольный раздел журнала.

4. Ознакомить с настоящим приказом и запиской отдела пропаганды директора издательства «Физкультура и спорт» т. Шишигина М. В., главного редактора и членов редколлегии газеты «Советский спорт» (т. Киселев Н. С.), приложения «Футбол – Хоккей» (т. Филатов Л. И.), журнал «Физкультура и спорт» (т. Тарасов Н. А.) и «Спортивные игры» (т. Новоскольцев В. А.).

«Ознакомить... т. Шишигина М. В.» – это было сказано для красного словца. С. Павлов, конечно же, успел «ознакомить» директора издательства с приказом по своему ведомству еще до 17 марта и, уверен, соответственно прокомментировал этот документ, раскрыв его «партийно-идеологическую» подоплеку. Уверен потому, что в тот же день, 17 марта, состоялось... заседание месткома, на котором решался вопрос о моем увольнении. И как хитро это дело было обстряпано!..

Предместкома Р. Шупикова в моем присутствии обсудила с членами месткома уже провалившееся «распоряжение» Н. Тарасова о моем увольнении «с 26 февраля». Естественно, оно было дружно отклонено как незаконное и обсуждение закончилось в мою пользу. После этого Шупикова попросила остаться – для голосования по моему вопросу – только членов месткома. Не подозревая подвоха, да и не зная попросту о том, что при этой процедуре присутствие увольняемого обязательно, я спокойно вышел покурить в коридор. И вот тогда-то, как я позже узнал, из соседней комнаты появился зам. директора издательства Р. Островский и зачитал членам месткома... павловский приказ № 148 и одобренную этим приказом записку отдела пропаганды Спорткомитета. И члены месткома дрогнули перед политическими обвинениями в мой адрес.

Когда мне объявили, что согласие на мое увольнение дано, я лишь спросил своих недавних защитников: на какой же статье основано их решение? «На статье 106 пункт 4 «Основ законодательства о труде»,– тут же ответила Р. Шупикова.

На следующий день многие коллеги подходили ко мне, возмущались гонениями против меня, выражали несогласие с решением месткома. Кто-то разузнал, что это за «статья 106 пункт 4». Оказалось, по этой статье администрация имеет право на увольнение только за: «...однократное грубое нарушение трудовых обязанностей работником, несущим дисциплинарную ответственность в порядке подчиненности; виновные действия работника, непосредственно обслуживающего денежные или товарные ценности, если эти действия дают основания для утраты доверия к нему со стороны администрации; совершение работником, выполняющим воспитательные функции, аморального поступка, несовместимого с продолжением работы; направление работника по постановлению суда в лечебно-трудовой профилакторий; нарушение установленных правил приема на работу».

«Ну, вот видите,– успокаивали меня,– по такой статье ваше увольнение народный суд не утвердит».

Между тем директор издательства М. Шишигин, уже имея на руках «добро» месткома, опять медлил с приказом. Может быть, останавливал его общественный резонанс, вызванный решением месткома, или внутренне претил ему тот обманный маневр, с помощью которого это решение было принято (благо, сам он в нем участия не принял, переложив грязную работу на своего зама). То ли, имея немалый опыт по части трудового законодательства, директор видел полную несостоятельность «статьи 106 пункт 4», подобранную для меня Р. Шупиковой. То ли, наконец, М. Шишигин, как мог, сопротивлялся грубому нажиму, который оказывал на него Спорткомитет. В самом деле: с какой стати С. Павлов вломился в чужую епархию и орудует в ней, как в своей вотчине! Судя по дальнейшим событиям, директор издательства пытался, что называется, сохранить лицо.

И тут С. Павлов сделал свой последний «ход»: он изъявил желание встретиться с сотрудниками издательства и входящих в него редакций спортивных журналов. Ну, кто же будет протестовать против такой встречи!

В урочный час я вошел в переполненный зал издательства. Все собравшиеся уже знали, что Павлов намерен говорить не столько об Олимпийских играх, как значилось в объявлении, сколько о необходимости уволить Галинского. Так и случилось. Павлов заявил, что предстоящее мое увольнение не должно вызывать в коллективе беспокойства, ибо все мои писания о спорте идеологически вредны и глубоко порочны. В этой речи Павлов несколько раз назвал меня «Солженицыным советского спорта».

Идеологический «артналет» оказался решающим. 27 марта директор издательства «Физкультура и спорт» подписал приказ о моем увольнении. Едва ли не дословно изложив формулировки Спорткомитета (в том числе и «уволить по непригодности как несоответствующего занимаемой должности»), М. Шишигин «от себя» добавил лишь одно – сменил статью, по которой меня увольняли: вместо «106 пункт 4» появилась неизвестная мне статья «47» в «КЗоТ РСФСР». Словом, выбросив «белый флаг» перед С. Павловым и теми, кто его вдохновлял на расправу со мной, М. Шишигин всем текстом приказа недвусмысленно давал понять: собственно, у издательства никаких претензий к А. Галинскому нет, оно лишь констатирует решение, навязанное другим ведомством...

19 апреля издательство «Молодая гвардия» совместно с Союзом писателей СССР организовало публичное обсуждение моей книги. От нападок М. Мержанова все выступавшие книгу защищали. Главный редактор «Молодой гвардии» В. Осипов даже сказал, что издательство ею гордится. Критиковали статью Мержанова и пришедшие на обсуждение писатели К. Симонов, А. Кикнадзе, Г. Свиридов и Г. Юрмин. Но в заключение взял слово начальник отдела пропаганды Спорткомитета А. Валиахметов и повторил все обвинения из статьи Мержанова. А заодно назвал клеветнической и мою только что вышедшую в журнале «Наш современник» статью «По следам минувшего сезона» (№ 4, 1972 г.), где вновь говорилось о футбольных матчах с заведомо фиксированным исходом. Представитель Спорткомитета СССР заявил, что подобных явлений в советском футболе нет и быть не может...

Издательство «Молодая гвардия» защиту моей книги продолжило и позднее, летом того же года – в Мосгорсуде, где выступил ее редактор М. Лаврик. Он сказал, что в серии «Спорт и личность» книга Галинского «Не сотвори себе кумира» по-прежнему расценивается как одна из лучших. Чем же объяснялась такая смелость работников издательства «Молодая гвардия»? Разве они не знали того, что говорили обо мне на совещаниях в ЦК КПСС Яковлев и Гончаров? Конечно, знали, но Спорткомитет СССР, оповещая в своем печатном органе газете «Советский спорт», что книга Галинского идейно порочная, опирался на устные суждения руководящих работников Отдела пропаганды ЦК КПСС, а чтобы в идеологическом просчете повинилось издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», требовалось не устное мнение, а документ, то есть решение ЦК КПСС. В ЦК же ВЛКСМ и в руководстве «Молодой гвардии» знали, что такого решения пока не существует.

После выхода статьи «По следам минувшего сезона» мои материалы в центральной печати больше не появлялись. В майском номере журнала «Юность» за 72-й год должна была выйти моя статья, написанная по заказу редакции. Из номера ее сняли. Заведующий отделом информации и спорта «Юности» Ю. Зерчанинов рассказал, что главный редактор Б. Полевой сделал это по указанию А. Яковлева. А уж о том, каким путем было наложено вето на появление моих статей в других изданиях, я узнал в заседании Мосгорсуда 15 июня 1972 года: начальник отдела пропаганды Спорткомитета А. Валиахметов с нескрываемой гордостью сообщил суду, что именно ему было поручено «обзвонить» в Москве всех главных редакторов.

А последний, добивающий удар нанес мне «Журналист». В конце 72-го года мне позвонил из издательства «Правда» один мой знакомый и сообщил, что в типографии для «Журналиста» набирают разгромную статью обо мне. Это был второй случай, когда коллеги предупреждали меня о готовящемся ударе: статью Мержанова мне прочли по телефону из редакции «Советского спорта» накануне ее выхода в свет, хотя она готовилась в большой тайне.

В статье Ильи Чиркина «Должности редактора не соответствует», опубликованной в январском номере журнала за 1973 год, говорилось, что я «грубо нарушал нормы партийной журналистики: наносил вред идейному воспитанию трудящихся, мешал развитию физкультурного и спортивного движения», и мое увольнение из журнала «Физкультура и спорт» «по мотивам идейного порядка» всячески приветствовалось. В редакционном же врезе к статье мне особо инкриминировалось то, что я, узнав о готовящемся против меня материале, прислал в редакцию «Журналиста» письмо, в котором заявлял, что новые выступления «в духе мержановского» меня не испугают, что «и сегодня я вновь и вновь готов подписаться под каждым написанным мною и произнесенным по ТВ либо в публичных собраниях словом». И еще в том же врезе редакция иронизировала над содержавшимся в моем письме утверждением, что публикация в «Журналисте» «нанесет лишь урон общему делу советской спортивной журналистики». Меня обвинили в непомерных амбициях, а ведь так и вышло! Увидев, что сотворили со мной, спортивные журналисты уже не решались критиковать недостатки в нашем спорте, боялись затрагивать известных тренеров и игроков. Кому охота попадать в «Солженицыны советского спорта»! Если же критика и прорывалась в печать, то лишь с дозволения или по команде начальства.

До появления статьи И. Чиркина в январе 73-го года мое имя еще упоминалось в периферийной печати, а кое-где проскочили и мои публикации. Теперь, после выступления «установочного» для всей советской прессы журнала, ни одна редакция страны не рисковала заказать мне ни строчки, и мое имя было прочно «забыто». Ведь в журналистских кругах знали, что это издание, числящееся за «Правдой», на самом деле является негласным органом Отдела пропаганды ЦК КПСС. И поэтому, кстати, я нисколько не удивился, узнав, что И. Чиркин (псевдоним А. Ковалева) вскоре после появления его статьи пошел на повышение по службе. Тогда в московских журналистских кругах прошел слух, что Чиркин-Ковалев с рядового положения в «Журналисте» переведен на ответственный пост в «Экономическую газету».

К этому времени я уже утонул в бесконечной переписке с нашей «юстицкой» (хорошее было словцо у Гришки Распутина!), однако выступление «Журналиста» заставило меня на короткое время из этого омута вынырнуть. Доведенный до отчаяния, я написал письмо в ЦК КПСС, на имя М. Суслова. Я просил не передавать мое письмо в Отдел пропаганды ЦК, поскольку кто-то из сотрудников этого отдела как раз меня и преследует, чему, увы, есть подтверждения в судебных материалах по моему делу... Письмо я отправил 20 января 73-го года. Три месяца ждал ответа. Наконец, уже в апреле позвонил в справочную Отдела писем ЦК КПСС. Мне сообщили, что жалоба моя была переслана... именно в Отдел пропаганды. Тут же обратился в партком ЦК КПСС. Узнав о том, что мое письмо передали тем, на кого я жаловался, заместитель секретаря парткома А. Филиппов, переговорив с кем-то по внутреннему телефону, посоветовал мне обратиться к ответственному работнику секретариата Суслова В. Шаталину. 24 апреля В. Шаталин, а затем и заместитель заведующего Отделом пропаганды Г. Смирнов сообщили мне по телефону: мое письмо рассмотрено секретарями ЦК, никаких идеологических ошибок за мной не числится, и ЦК КПСС как директивный орган меня не критиковал.

Так я удостоверился, что выступление А. Яковлева на совещании в Отделе пропаганды в январе 1972 года является его личной точкой зрения на мою работу, а не мнением ЦК, как это спекулятивно преподносилось С. Павловым и его командой. Тогда же попытался попасть к А. Яковлеву на прием. И когда 17 июля 73-го года в очередной раз обратился в ЦК с просьбой помочь мне встретиться с Яковлевым, узнал: он в ЦК КПСС больше не работает. А затем прочел в газетах: отныне он посол СССР в Канаде.

29 апреля 1972 года я подал заявление о восстановлении на работе в народный суд Свердловского района г. Москвы. Оснований для иска, так, во всяком случае, мне казалось, было более чем достаточно. Сама беззаконная процедура моего увольнения, приказ по издательству, «списанный», по сути, с приказа по Спорткомитету, изменение статьи «106 пункт 4», предложенной месткомом, на какую-то «ст. 47 «в», которая, как я узнал в юридической консультации, взята... из не действующего уже Кодекса законов о труде РСФСР от 1922 года (!),– все это внушало мне уверенность в том, что уж Закон-то встанет на мою сторону.

19 мая в суде Свердловского района состоялось первое заседание по моему иску. По причине неявки ответчика – представителя издательства «Физкультура и спорт» – слушание дела было отложено на две недели. А затем нарсудья И. Троицкая сообщила мне, что дело затребовал Московский городской суд, чтобы рассматривать его на правах первой инстанции.

В Мосгорсуде ведение моего дела было поручено Л. Верзуловой. В период подготовки его к слушанию я приходил к ней несколько раз – то по ее вызову, то со всякого рода ходатайствами, и однажды она мне вдруг посоветовала без промедления жаловаться... в ЦК КПСС. Не оценил я этого совета вовремя: очень уж был уверен, что выиграю дело и без помощи внешних сил! Да и все мои знакомые нимало не сомневались, что по суду я буду непременно восстановлен на работе. В их числе был и Р. Островский – заместитель директора издательства «Физкультура и спорт». Он-то и сказал мне как-то, что, мол, беседовал (по своей инициативе) о моем деле с тестем (им оказался председатель Мосгорсуда Л. Алмазов!), и тот также считает, что я буду восстановлен на работе стопроцентно.

Но когда 14 июня 1972 года вместо директора издательства в зале Мосгорсуда в качестве ответчика предстал передо мною Р. Островский, я понял, что дело мое, как говорится, швах.

– Не знаю,– хмуро ответил он.– В Москве его сейчас нет.

Таким образом, издательство, направив в суд взамен директора М. Шишигина (которого просил вызвать я) его зама Островского, зятя председателя Мосгорсуда, оказало на судью Верзулову прямое давление. В самом деле, слушая разглагольствования Островского о враждебном отношении Галинского к советской спортивной действительности, могла ли судья Верзулова забыть, что эти обвинения по адресу уволенного журналиста бросает от имени издательства и Спорткомитета не просто «ответчик по делу», но прежде всего зять ее непосредственного начальника – председателя Мосгорсуда Алмазова!

Короче говоря, в иске мне было отказано. Без удовлетворения была оставлена и моя кассационная жалоба на решение Мосгорсуда, посланная тогда же в Верховный суд РСФСР... Так началась юридическая волокита, за четыре года которой у меня накопились десятки документов. Упомяну лишь о некоторых.

Уже в 73-м, когда после статьи И. Чиркина в «Журналисте» я обратился в ЦК КПСС и узнал, что там идеологических ошибок за мной не числят, я уведомил Спорткомитет и издательство о мнении сотрудников Отдела пропаганды и попросил аннулировать приказ о моем увольнении. В ответ мне дружно сообщили: отмена документов о моем увольнении невозможна, поскольку... их утвердили суды. Но ведь суды-то меня не увольняли, а лишь отказали мне в иске! И тогда я обратился к председателю Верховного суда РСФСР А. Орлову с просьбой «разобраться в этом юридическом казусе».

В ноябре 73-го получил ответ от заместителя председателя Верховного суда РСФСР Н. Сергеевой. После утверждения, что Мосгорсуд «правильно вынес решение об отказе в иске» по моему делу, Н. Сергеева писала: «Ссылка в Вашей жалобе на то, что за время работы старшим редактором идеологических ошибок Вы не допускали и занимаемой должности соответствовали, опровергается данными, добытыми судом при решении дела. Жалоба оставлена без удовлетворения».

Тогда я написал А. Орлову еще одно письмо. Указав на то, что, судя по ответу Н. Сергеевой, мнение ответственных сотрудников ЦК как бы «опровергается в судебном порядке», я спрашивал: «Что же после такого ответа я должен делать? Вновь обращаться в ЦК КПСС?»

На этот раз мне ответил лично А. Орлов. Ни словом не коснувшись деликатной ситуации, о которой я писал, он сухо сообщил: «Жалоба оставлена без удовлетворения. Оснований к пересмотру дела не имеется».

Этот ответ был понят мною как рекомендация добыть и представить в суд недостающие для пересмотра дела «основания». За чем я обратился поочередно в три инстанции: Отдел пропаганды ЦК КПСС, ЦК профсоюза работников культуры и Свердловский райком КПСС г. Москвы (на территории этого района находится издательство «Физкультура и спорт»).

В ЦК КПСС снова подтвердили, что идеологические ошибки за мной не числятся, но сказали, что отменить мое увольнение Отдел пропаганды не в силах, ибо последнее закреплено решениями судов.

В ЦК профсоюза работников культуры я услышал, что в суд обратился напрасно, что вначале надо было прийти к ним и они бы аннулировали решение месткома как неверное по форме и по существу. Теперь же это делать бессмысленно: увольнение узаконено судами!

В Свердловском райкоме КПСС мне устроили встречу с директором издательства «Физкультура и спорт», который, испытывая передо мной неловкость, сказал, что, покамест судебные решения не будут пересмотрены, администрация отменить приказ о моем увольнении не сможет.

На все эти переговоры ушел год и четыре месяца, и 25 марта 1975 года я отправил председателю Верховного суда РСФСР...

Вот так все и шло по кругу – из месяца в месяц, из года в год. Никакого просвета впереди. И, наконец, я засел за письмо... послу СССР в Канаде Александру Николаевичу Яковлеву. За некоторыми разночтениями, оно по фактам повторяет все, что я здесь уже изложил и что в той или иной форме из раза в раз повторял, обращаясь в юридические инстанции[3]. Письмо получилось длинное – около семидесяти страниц на машинке. Заканчивалось оно так: «Я решил написать Вам это письмо, ведь, получив на него ответ, я буду иметь хоть какое-то представление о причине обрушившихся на меня гонений. Вы можете, конечно, и промолчать, но Ваше молчание тоже будет своего рода ответом». Было это в феврале 76-го, а через полтора месяца я получил такое письмецо:

Откровенно говоря, Ваше письмо меня очень расстроило. Главным образом потому, что все сообщенные Вами факты – для меня совершеннейшая новость. Никогда, ни в какой связи я Вашим "делом" не занимался. Никогда не звонил тт.Киселеву, Лапину или Полевому. Не выступал также с комментариями - ни письменно, ни устно – о качестве Ваших репортажей, а тем более о Протопопове и Белоусовой. Я уже не говорю о Ковалеве – Илье Чиркине, которого я вообще не знаю.

К сожалению, с Вашей книгой не был знаком, поэтому суждений иметь не мог.

Кстати, с Вашими замечаниями о меценатстве в футболе согласен.

Не знаю, кто и почему ввел Вас в заблуждение.

(Ответ Александра Николаевича, помнится, меня попросту ошеломил. В самом деле: человек уверяет, что «ни письменно, ни устно» о моей журналистской работе никогда не отзывался, а ответственные чиновники от спорта и прессы, понося меня многие годы, постоянно ссылались на его личное недовольство моими выступлениями! Допустим, они получали информацию об этом недовольстве не от самого Яковлева, но от его подчиненных, например, от того же зав. сектором физкультуры и спорта отдела пропаганды А. Гончарова. Ведь как это бывало (да и до сих пор бывает): слово походя обронит высокое начальство, просто головой неодобрительно качнет при чьем-то имени или нахмурится – и вот уже функционеры на подхвате. В стремлении расшифровать некий «знак» свыше спускают вниз по инстанциям нередко досочиненное «мнение», а уж там оно превращается в действие.

Возможно, размышлял я, читая и перечитывая только что полученное письмо из Канады, Александр Николаевич и не давал указаний расправиться со мной. Расправилась, как стали говорить в последние год, Система. Но куда денешь все то, что Яковлев говорил обо мне на совещании в Отделе пропаганды ЦК КПСС 21 января 1972 года? Ведь вечером того же дня мой домашний телефон буквально разрывался от звонков спортивных журналистов, присутствовавших на совещании (их пригласили, поскольку речь тогда шла о новом комплексе ГТО). И они во всех подробностях рассказали мне о выступлении первого заместителя заведующего Отделом пропаганды А. Яковлева, которое еще днем подробно пересказал мне В. Самохин из «Совкультуры» и которое затем было отражено в мартовском номере «Журналиста» за тот же год.

Вполне могло быть, думаю я сегодня, что мою фамилию «для примера» подбросили Яковлеву, готовя его выступление, те же функционеры. И Александр Николаевич действительно мог не знать, «кто и почему» ввел меня «в заблуждение» относительно его якобы резко негативного отношения ко мне. Все возможно. Однако кто вернет мне годы и годы отлучения от профессии?..)

Получив письмо от Яковлева, я понял: бороться за восстановление на работе бессмысленно. Видимо, оставаться мне теперь до получения пенсии в роли «домашней хозяйки» на иждивении семьи – благо жена защитила к тому времени кандидатскую диссертацию, и жить стало полегче. Как вдруг в мае 76-го мне позвонил инструктор Отдела пропаганды ЦК КПСС А. Миляев и сообщил: Яковлев переслал в ЦК из Канады мое письмо, и меня вскоре постараются трудоустроить. Кроме того, А. Миляев посоветовал мне с изложением моего дела обратиться в Прокуратуру РСФСР.

Обещаний о трудоустройстве ни к чему не привели. А из Прокуратуры РСФСР, куда я направил письмо, столь же объемное, как и в Канаду, вскоре пришел стереотипный ответ: «...основанием увольнения послужили выявленные в Вашей деятельности... серьезные недостатки в освещении состояния футбола в нашей стране...», «указанные недостатки подробно изложены…» (опять ссылка на, похоже, бессмертные приказ № 148 по Спорткомитету и записку его отдела), «подтвердились в процессе рассмотрения...», «Ваша жалоба оставлена без удовлетворения».

Оставалось еще обратиться в Верховный суд СССР и Прокуратуру Союза. Но стал бы ты на моем месте делать это, читатель?

С благодарностью вспоминаю тех, кто в тяжелые годы помог мне словом и делом. Да просто сочувствием.

Когда я был незаконно уволен, поэт А. Межиров и прозаик Ю. Трифонов демонстративно вышли из членов редколлегии журнала «физкультура и спорт». А позже и тот, и другой решили выступить на суде, чтобы свидетельствовать в мою пользу. Межиров сделал это. Трифонов тогда серьезно болел и прийти на судебное заседание не смог...

С фигуристами Белоусовой и Протопоповым я познакомился вскоре же после моих выступлений в их защиту в начале 70-х. Я уже писал о том, что им тогда самим приходилось несладко, но, несмотря на это, Людмила и Олег подчеркнуто часто стали бывать в нашем доме, когда беда обрушилась на меня. Как-то в 73-м году они приехали без предварительного телефонного звонка и рассказали, что были только что на приеме у тогдашнего председателя Спорткомитета РСФСР Алехина и в ходе разговора с ним упомянули обо мне. Алехин, который в отличие от председателя Спорткомитета СССР Павлова продолжал относиться к Белоусовой и Протопопову с симпатией, тотчас посоветовал им со мной не общаться, поскольку меня ждет в ближайшее время... и тут собеседник моих друзей изобразил с помощью четырех пальцев решетку.

Я поблагодарил Людмилу и Олега за это предупреждение, но о том, что подобный слух кем-то пущен, уже знал: недаром ведь именно в это время отшатнулись от нас Симоновы, да и вообще круг наших приятелей и знакомых заметно сузился. Тут, возможно, у читателей возникнет вопрос: позвольте, раньше автор писал, что К. Симонов защищал от нападок его книгу «Не сотвори себе кумира» – и вдруг «отшатнулся»? Да, Константин Михайлович многое сделал для выхода книги в свет и действительно защищал ее от разгромной статьи М. Мержанова. Но на дискуссии в издательстве «Молодая гвардия» в 72-м году Симонов оказался в очень непростой ситуации, поскольку был в хороших отношениях со мной, но еще в лучших, по-настоящему дружеских – с Мержановым (они дружили со времен войны). Вот почему в своем выступлении он отзывался о книге в целом положительно, но критиковал меня за то, что я «подъезжаю кому-то под ребро», и потому, мол, «тоже иногда надо дать под ребро» самому Галинскому. «Но при всем том,– продолжал кружить Симонов,– и рецензия моего старого друга Мержанова представляется не очень полезной для всей нашей общей работы» (цитирую по стенограмме). И это говорилось о рецензии, после которой Мержанову демонстративно перестали подавать при встрече руку наши общие знакомые – поэт Михаил Луконин, писатель Евгений Воробьев, журналист Наум Мар и которая своими политическими обвинениями в мой адрес, как провидчески заметил выступивший вслед за Симоновым писатель Александр Кикнадзе, «воскрешает времена, когда люди после подобных статей о них лишались не только штатной работы, но и надолго вообще исчезали со страниц печати» (со мною поступили именно так и без «воскрешения времени»).

Когда в начале 1973 года в «Журналисте» появилась статья «Должности редактора не соответствует», жена Симонова Лариса позвонила моей жене и сказала следующее: «Адик потерпел поражение! Теперь он будет лишен возможности печататься минимум семь лет». Узнав об этом разговоре, я сел за машинку и написал Симоновым большое письмо. Копия его у меня сохранилась, а оригинал обретается, видимо, где-то в симоновском архиве. «Я вовсе не исключаю того, что потерпел от мер-жановых «поражение»,– писал я.– Мержановы победили? Возможно. Но только по их шкале ценностей. У меня же, как и у многих других людей, иное понимание поражений, побед и т. д. И мне отрадней бедствовать, чем процветать, как процветают мержановы».

После этого письма наши отношения с Симоновыми были прекращены. Но спустя несколько лет, видя, что меня не арестовали, не выслали из страны, Симонов неожиданно захотел со мной помириться. У него даже был план, как это сделать, но я на возобновление прежних отношений не пошел. Оставляя меня в беде, Симонов действовал в соответствии с уже давно сложившимися у него стереотипами. В свое время он так же поступил с «потерпевшими поражение» на каком-то этапе друзьями – Михаилом Матусовским и Борисом Горбатовым. Так что примирение не состоялось. А в скором времени Симонов попал в больницу и умер. Ненадолго пережила его и Лариса. Сейчас, на старости лет, я сожалею, что не пошел навстречу желанию Симонова считать инцидент исчерпанным...

Незадолго до того, как началась «эпопея» моего изгнания из журналистики, я познакомился с удивительнейшим человеком – писателем, публицистом, литературоведом, эстетиком, германистом, профессором и доктором философии А. Гулыгой. Сразу скажу, что от спорта и, в частности, от футбола он был весьма далек (мы познакомились благодаря приятельству наших жен), но из числа всех моих знакомых именно А. Гулыга оказался единственным, кто осмелился открыто заступиться за меня перед властями предержащими! Впрочем, вначале он обратился к А. Чаковскому, главному редактору «Литературной газеты». Рассказав о моих безуспешных попытках реабилитировать себя через судебные, партийные и профсоюзные органы, Арсений Владимирович писал: «Дело Галинского», представляющее собой нагромождение инсинуаций и равнодушия, позорит нашу действительность. Пора решить его в пользу пострадавшего. 30.11.74».

Чаковский на это письмо никак не прореагировал, и спустя несколько месяцев, 9 апреля 1975 года, Гулыга обращается уже к Брежневу, в письме к которому, повторив примерно тот же текст, что был послан Чаковскому, подчеркивает необходимость «в преддверии великого юбилея – 30-летия Победы над фашизмом» вмешаться в судьбу фронтовика».

18 мая 1975 года Гулыга обращается к Брежневу вновь, сообщая, что первое письмо попало к тем самым людям, которые «проявили в отношении Галинского недоброжелательность и недобросовестность», ибо ответ на свое обращение к Брежневу Гулыга получил от Валиахметова – того самого начальника отдела пропаганды Спорткомитета СССР, в недрах которого и была создана одобренная приказом Павлова № 148 «идеологическая записка» обо мне.

«...В полученном мною ответе изумляет прежде всего то обстоятельство, что его автор не считает формулировку «по непригодности как не соответствующий занимаемой должности» позорной. Человек, которому доверено руководить пропагандой, не понимает, что подобная формулировка может быть справедливой или несправедливой, но в любом случае является позорной для специалиста. И речь идет прежде всего об устранении из трудовой книжки А. Галинского этой действительно позорной и несправедливой формулировки.

Удивляет и следующая фраза: «Таким образом, следует, что пересмотр данных решений – в компетенции судебных органов, а не издательства «Физкультура и спорт» или Спорткомитета СССР». Это уже отписка в Ваш адрес: Ваш референт, мол, не знает, куда адресовать жалобу. И самое главное – Валиахметов не дал себе труда задуматься над сутью дела. Действительно, как может не соответствовать должности редактора спортивного журнала человек, работающий в спортивной прессе с 1947 года, опубликовавший за это время около тысячи статей, репортажей и заметок о спорте (в том числе ряд фундаментальных статей в толстых журналах), выступавший комментатором Центрального телевидения, издавший о спорте собственную книгу. Что касается статьи в журнале «Журналист», на которую ссылается Валиахметов, то она свидетельствует только о масштабе травли. Насколько мне известно, А. Р. Галинский обращался по поводу этой статьи в ЦК КПСС и получил ответ, что все выдвинутые против него идеологические обвинения не соответствуют действительности. К сожалению, этот ответ не повлиял на его профессиональную судьбу... Убедительно прошу референта, читающего это письмо, не пересылать его для нового формального ответа».

Последствием второго письма Гулыги к Брежневу была беседа с автором в парткоме Института философии Академии наук СССР, где он работает. Парткому поручили строго предупредить Гулыгу, чтобы он больше о «деле Галинского» в своих обращениях наверх не писал. Но Гулыга не сдавался! В апреле 1976 года он передал в «Литературную газету» статью под названием «Литература. Нравственность. Жизнь», в которой упомянул о моей судьбе. Копию этой статьи он прислал мне в сопровождении следующего письма:

«Дорогой Аркадий! Эту статью я посвящаю тебе. Прочитав ее, ты скажешь: «Не говори красиво!» Дело не в словах, дело в сути. Для меня ты – герой из романа, написанного самой жизнью. (Вот уж действительно документальная проза!) Первые главы этого романа – война, и ты в них офицер, отмеченный уже в 1941 году боевым орденом (тогда было тяжелое время и награды получали немногие). Послевоенные главы – любовь (у тебя чудесная жена!), многолетний честный труд, конфликт с некомпетентным начальством, беда, не сломившая твоей моральной стойкости. Счастливый конец мы еще прочитаем. На твоем примере можно учить принципиальному отношению к трудовой чести. И я не сомневаюсь: она будет восстановлена».

Статья А. Гулыги была опубликована... без куска обо мне. Автора уговорили поступиться этими строчками, обещав ему, что «о деле Галинского» вскоре напишет публицист «ЛГ» Евгений Богат. Обманули: оказалось, что Богат писать об этом деле вовсе и не собирался. Подоплека этих маневров прояснилась для меня спустя некоторое время, когда я узнал, что дочь Чаковского и сын Павлова где-то на Кавказе попали, едучи в автомашине вдвоем, в тяжелую катастрофу. И я понял, что Чаковскому интересы Павлова были, видимо, ближе, чем судьба какого-то спортивного журналиста...

10 марта 1986 года я послал в Верховный суд СССР жалобу на решение Мосгорсуда и Верховного суда РСФСР. Дело в том, что трудовые споры срока давности в судах по закону не имеют, и я, грешным делом, подумал, что моим мытарствам в минувшую уже эпоху застоя не помешал бы «хэппи-энд».

Жалоба Ваша направлена для проверки приведенных в ней доводов в Верховный суд РСФСР с просьбой сообщить Вам о результатах...

Старший консультант... (подпись неразборчива)

Не пришлось долго ждать и ответа из Верховного суда РСФСР:

Сообщаю, что Ваша жалоба, поступившая из Верховного суда СССР на решение Московского городского суда от 16.06.72 года по делу по Вашему иску к издательству «Физкультура и спорт» о восстановлении на работе, рассмотрена и оставлена без удовлетворения. Дело проверялось в Верховном суде РСФСР в порядке надзора, решение суда признано законным и обоснованным.

Мотивы отказа Вам сообщались в ранее направленных ответах.

(...И все-таки замкнутый круг был прорван самим ходом событий. Если наша «юстицка» и поныне смотрит на меня своим осуждающе-закостенелым оком, то в реальном, живом мире я уже вне круга. Объявленного когда-то профнепригодным, меня сегодня охотно печатают во многих газетах. И, оглядываясь в прошлое, прихожу к выводу: а ведь по тем временам такие, как я, и точно были «непригодны». И, выходит, то, что произошло со мной, в тогдашних условиях просто должно было произойти.

Досадую только об одном: звания «Солженицын советского спорта», которым удостоил меня С. Павлов, я, к сожалению, не оправдал. Само собой, говорю не о мере таланта. Речь о другом: ведь, кроме вот этих документальных записок, я больше ничего не написал «в стол», очевидно, потому, что не было у меня твердой веры в перемены, которые могли бы сокрушить незыблемую, как мне тогда казалось, Систему).

[1] Он умер в 1976 г.– Авт.

[2] Напомним: везде, кроме примечаний в скобках, идет текст, написанный А. Галинским в 70-е годы, по горячим следам событий.– Ред.

[3] Естественно, в письмо А. Н. Яковлеву не вошли нынешние добавления автора к этой публикации.– Ред.

[4] Так в тексте.– Авт.

Администратор сайта: apiperski@mail.ru (Александр Пиперски)