МУЗЫКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
Основным условием своего перехода в Киевский опертый театр молодая певица Зинаида Старченко поставила зачисление в труппу ее мужа В. Авдеева в качестве лирического тенора первого положения.
Нужно сказать, что лирический тенор в оперном искусстве всегда остро дефицитен. Такова уж действительная судьба этих извечных любимцев публики. Из-за нежного голоса и умения этак задушевно спросить: «Паду ли я, стрелой пронзенный?» – лирическому тенору прощается все: низенький рост, смешное брюшко в тридцать лет, частое предъявление бюллетеней в день спектакля и даже пение на репетициях вполголоса, чего главные дирижеры никогда не прощают самым бархатным из баритонов.
У Зинаиды Старченко было свежее приятное сопрано, сценическая внешность и молодость, а следовательно, в будущем успех и имя.
Затем проходил пробу голоса муж. Не нужно было быть особенным знатоком вокала, чтобы сразу же определить: это не тот человек, которому главный дирижер разрешит на репетиции петь вполголоса. При слушании невольно вспоминалась мрачная поговорка кулис: если у человека нет голоса, то это надолго.
Но театру очень не хотелось расставаться с молодым сопрано, и кто-то из членов художественного совета в самой изысканной и вежливой форме заметил, что в хоре, где как раз открылись вакансии, начинали, мол, свою карьеру многие знаменитые певцы.
Однако сидевшая тут же певица гневно взметнула бровями:
– Или первое положение, или ничего! Соглашение так и не состоялось. Члены художественного совета огорченно разводили руками. Муж торопливо собрал ноты и вышел вслед за рассерженной супругой.
Прошло два с лишним года. Зинаида Старченко успешно выступала на большом и ответственном конкурсе, была отмечена премией, и Киевский оперный театр снова пригласил ее. На этот раз она скромно умолчала о своем муже, как о лирическом теноре первого положения. Это было очень приятно, прямо-таки отрадно. В киевской опере не до конца еще изгладились грустные воспоминания о муже другой, очень известной певицы, также лирическом теноре, который неизменно вызывал оживление в публике тем, что в партии герцога в «Риголетто» вместо того, чтобы брать верхнее «ля», подбрасывал вверх свою шляпу с перьями.
Зинаида Старченко росла на глазах. Вскоре она стала заслуженной артисткой республики.
И здесь Зинаида Старченко снова вспомнила о близком ее сердцу человеке, как о лирическом теноре первого положения. Правда, о киевской опере говорить пока не приходилось – слишком свежи были раны у администрации, но Одесса, Харьков, Львов...
– Ты у меня еще будешь петь! – твердо сказала она супругу.
Муж собрался в дорогу.
Спектакль состоялся в Одессе. Авдеев пел не своим... нет, именно своим голосом, удручающе фальшиво и плохо. Дирекция одесской оперы оказалась на редкость вежливой. Правда, за счет терпеливых зрителей. Состоялся второй спектакль... Авдеев немедленно выехал в Киев.
– Ничего! – решительно сказала жена.– Будешь петь в музкомедии. На первом положении.
На сей раз голос супруга пришлось испытать на себе киевским любителям музыкальной комедии. Видавший виды оркестр дрогнул уже в начале первого акта. Не считаясь с потерями в зрительном зале, закаленный в боях дебютант мужественно довел партию до конца, но в оперетте ему делать больше было нечего... '
– Ну, а теперь что? – мрачно спросил он у жены – Куда ехать?
– Никуда! – отрезала жена. – Сидеть дома и ждать.
Когда затихли разговоры о новом провале супруга, певица отправилась в Украинский республиканский комитет по делам искусств. Команда, раздавшаяся из кабинета председателя тов. Д. Копицы, была короткой и решительной:
– Дать мужу дебют в киевской опере!
Руководители театра попытались обороняться. Они просили справиться в Одессе, наконец, хотя бы в Киевском театре музыкальной комедии, но председатель по обыкновению был непреклонен. Он ответил суровым в своей простоте отказом даже на просьбу провести в его присутствии предварительную репетицию с оркестром.
Различные случаи бывали на сцене. Но то, что произошло недавно в Киевском оперном театре, пожалуй, не имеет прецедента.
В одной из лучших опер страны при 2000 зрителей в сопровождении замечательно сыгранного оркестра, в костюме Фауста и в соседстве с талантливыми певцами и артистами по сцене ходил, двигался, открывал рот… и не пел человек, заведомо не пригодный для этой большой и ответственной партии.
Когда Фауст спросил у Мефистофеля: «Что дать ты можешь мне?», и тот самонадеянно ответил: «Все!.. Все!», в зале раздался смех. Со стороны всесильного посланца ада в данном случае это было легкомысленным заверением: дать голос Фаусту он, конечно; не мог.
Антракт после первого акта продолжался больше часа, ибо сам тов. Копица со свойственной ему решительностью бросил теперь все силы на поиски замены. Публике было объявлено, что прежний исполнитель роли Фауста внезапно заболел.
Такова вкратце музыкальная история, случившаяся недавно в Киевском академическом оперном театре.
Попробуем разобраться теперь, как же все-таки она могла произойти?
Начнем с Авдеева. Трагедия ли, если у человека нет голоса, позволяющего ему стать любимцем публики? Трагедия ли, что он не может, ну, просто не может быть Лоэнгрином, даже если жена его – известная певица? Вспомним, как в почти аналогичном случае вел себя герой известного стихотворения В. Гусева:
А я? Жюри меня выслушало –
признаюсь – без интереса.
Кончил я. Лавров не видно.
Оваций не слышно. Беда.
Вижу, очки протирая,
подходит ко мне профессор.
«Жить,– говорит,– будете.
Петь, – говорит, – никогда!»
Маша, дуэта не вышло.
Петь мы с тобой не будем.
Что ж, говорю, зажгите,
пожалуйста, в зале свет.
Что ж, говорю я профессору,
мы не такие люди.
И от отсутствия голоса
Мы не умолкнем, нет.
Слава моя, профессор,
как видно, иного рода.
Она не поет, моя слава,
неволить ее не хочу.
Слава моя скрывается
в цехах моего завода...
Благоразумно, честно – и перед собой, и перед людьми!
В таком духе должен был бы давно поступить и Авдеев. Беда не в том, что нет у него желаемого голоса, лирического тенора, а в том, что до сих пор он не нашел в себе мужества раз навсегда отказаться от той унизительной, малозавидной роли, которую так настойчиво заставляет его играть жена. Беда, по-видимому, заключается и в том. Что сама жена, вопреки здравому смыслу и непредубежденному общему мнению, полагает, что если она – известное сопрано, то и мужу ее в театре приличествует быть не иначе как ведущим тенором. Плохо, очень плохо, когда молодая певица, едва успев вступить на большую сцену и понравиться слушателям, забывает о скромности, об интересах коллектива и спешит уже воспользоваться своим голосом, как выгодным инструментом для устройства фамильных дел. Но, пожалуй, самое худшее в этой истории заключается в том, что нелепым желаниям певицы потакает человек, который по долгу службы своей должен был бы первым ее остановить, поправить и разубедить. Человек этот – председатель республиканского Комитета по делам искусств.
«Литературная газета», 24.04. 1952 г.
Администратор сайта: apiperski@mail.ru (Александр Пиперски)
