ЧТО ТАКОЕ ВЕЛИКИЙ СПОРТСМЕН?

Эскизно на тему этой статьи я выступал недавно в устном «Журнале журналов» Центрального дома литераторов в Москве, и неизменно благожелательная к гостям его аудитория слушала мои доводы весьма внимательно. Но все-таки меня не покидало ощущение, что к самой постановке вопроса она отнеслась несколько настороженно. «Великий писатель. Художник. Композитор, – читалось мне в глазах сидевших в зале. – Но спортсмен? Помилуйте, чем же он может быть велик? Ну, прыгнул выше всех, как Брумель. Или – дальше всех, как Бимон. Но почему же – великий? Разве мало – одаренный, талантливый? Либо – замечательный, лучший из лучших?»

Однако я убежден, что тут нет никакой гиперболы. Конечно, я знаю разницу между литературой и футболом, между музыкой и легкой атлетикой – словом, вполне сознаю, сколь различно и даже несравнимо их значение в жизни общества. Но я вполне разделяю и точку зрения, высказанную некогда Хемингуэем. «Спорт учит честно выигрывать, – сказал он. – Спорт учит с достоинством проигрывать. Итак, спорт учит всему – учит жизни». А если вы читали повесть Хемингуэя «Старик и море», то вспомните, конечно, что в ней часто упоминается популярнейший американский бейсболист сороковых годов Джо Ди Маджио – и почти всякий раз в сопровождении эпитета «великий».

Великим спортсменом Хемингуэй называл Ди Маджио и в личной переписке.

Чем же был велик этот спортсмен? Бейсбол в Европе не культивируется, а чтобы понять значимость действий того или иного спортсмена, необходимо хотя бы в общих чертах знать и этот вид спорта. Не будем поэтому тратить время на постижение правил и специфики бейсбольной игры, поверив, так сказать, Хемингуэю на слово, и обратимся к тому виду спорта, о котором все мы имеем достаточное представление. А еще вернее – к тому спортсмену, которого каждый из нас неоднократно видел в деле – то ли воочию, то ли по телевизору, то ли в кино.

Вы, вероятно, догадались уже, что я имею в виду футбол и Пеле. Действительно, в мире нет сегодня более популярного спортсмена. Огромное значение имеет, разумеется, чрезвычайно привлекательный человеческий облик Пеле. Деньги, слава, успех, говорят, ничуть не изменили его. Говорят, что он остался таким же честным, приветливым и добрым, каким знали его в юности в негритянских бедняцких кварталах.

Но мы приступаем сейчас к чисто спортивному рассмотрению вопроса. Что же это такое – удивительное футбольное мастерство Пеле? Природный дар судьбы? Безусловно. Но в таком случае, быть может, его спортивное дарование сугубо индивидуально, а опыт игры настолько избирателен, что им не могут воспользоваться другие?

Нет, это не так.

Игра Пеле оказала уже громадное влияние на весь мировой футбол. И оно далеко еще не иссякло.

Тысячи молодых футболистов во всех концах мира – то ли самостоятельно, то ли под руководством спортивных педагогов – внимательно изучают опыт Пеле, «примеривают» его на себя.

Но можно сказать и так: хотя молодым игрокам многое удается позаимствовать, перенять у великого мастера, сам он все-таки и поныне остается совершенно исключительным и неповторимым.

Вот три главные, пожалуй, особенности игры Пеле. Он регулярно бьет по воротам из нестандартных положений – и в этом смысле выдумщик неистощимый. Неизменное восхищение вызывают его так называемые «затяжные рывки». Только что, кажется, Пеле был где-то позади вас, на своей половине, и вдруг, стартовав словно ракета, выходит уже с мячом на ваши ворота! И наконец – поразительное переключение скоростей бега с мячом, когда реактивные рывки чередуются то с совершенно внезапными остановками, то с осмотрительно-плавным, элегантно-выжидательным бегом. Все вместе же – вы, конечно, помните это – сливается в удивительно гармоничную картину, исполненную экспрессии, непринужденной грации и «кошачьей» очаровательности пауз.

В одном из последних номеров журнала «Спортивные игры» рассказывалось о знаменитом нападающем из английской команды «Манчестер Юнайтед» Бесте. Осенью он должен играть в двух матчах сборной команды Северной Ирландии против сборной СССР. И в журнале указывалось, что самое грозное оружие этого футболиста – его граничащая с чудом способность менять ритм. Бест подчас намеренно отпускает мяч так далеко, что соперникам кажется: ситуация им проиграна. Но в действительности это не так. Нечто подобное, впрочем, вы могли наблюдать в этом году на хоккее, следя за игрой Фирсова, – и о такой манере «мнимых ошибок» как об одной из важнейших черт спортивной борьбы будущего писал в своей последней книге «Хоккей грядущего» известный наш тренер и проблемист Тарасов. Однако вернемся к Бесту. В добавочное время финального матча Кубка европейских чемпионов 1968 года между «Манчестер Юнайтед» и лиссабонской «Бенфикой» Бест своими непрерывными проходами по центру в переменном ритме разорвал оборону португальцев и надломил их волю к борьбе.

Пеле замечательный (или, как говорят его товарищи, идеальный) партнер, то есть всегда озабочен игрой всей команды,

а не собственным солированием, как это свойственно, увы, иным самовлюбленные звездам.

Выше я говорил о том, что Пеле регулярно забивает голы из нестандартных положений. Как же он делает это и за счет чего? Для наглядности позволю себе привести рассказанную уже мною однажды историю о том, сколько незаслуженных огорчений принесло это его свойство нашему вратарю Котрикадзе.

Котрикадзе в 1962 году стоял в воротах одной из наших сборных, которая играла в Бразилии против «Сантоса». Советские футболисты проиграли 1:2, второй мяч бразильцы забили незадолго до конца матча, и Котрикадзе, возвращаясь в раздевалку, считал себя единственным виновником проигрыша. Между тем ему не в чем было себя винить. Вот какова была в деталях предыстория этого гола.

Пеле находился перед воротами, вполоборота к ним, в районе одиннадцатиметровой отметки, один из его партнеров двигался в это время с мячом по флангу. Перед Пеле почти лицом к нему стоял его персональный страж Завидонов. Рядом с Завидоновым, справа и слева, стояли еще два защитника. Все трое расположились метрах в полутора-двух от Пеле, и воротам Котрикадзе, казалось, ничто еще не угрожало.

Но вот с фланга была сделана передача на Пеле. Мяч летел к нему на уровне живота. Очень точно. Завидонов и его соседи-защитники стали ждать, что будет делать Пеле с летевшим к нему мячом. В самом деле, что? Скорее всего то, что делают обычно в таких позициях все игроки. Сгорбится, втянет живот, примет таким образом мяч, спустит его к ногам. В этот момент и нужно его атаковать! Пойти на этот мяч.

Но что, если Пеле не станет принимать этой передачи, пропустит ее? Может быть, там, дальше, выходит на мяч кто-нибудь из его партнеров? Взгляд в ту сторону. Да, похоже. Впрочем, Завидонова это не касается уже. Он сторожит только Пеле. Котрикадзе, в свою очередь, наблюдает из-за спин всю эту картину. Что в общем и целом занимает во времени, от начала развития ситуации до ее апофеоза, около полутора, максимум двух секунд.

Но и Пеле в течение этих двух секунд (голова-то у него всегда поднята) внимательно следит за защитниками, а главное – за Котрикадзе. И видит, что Котрикадзе в эти минуты – наблюдатель, что он слегка подался вперед и что одна нога вратаря, та самая, которая, будучи согнутой, могла бы толкнуть, как пружина, его тело в правый угол, выпрямлена. Этого довольно! Пеле резко отклоняется назад. Завидонов думает, что он пропускает мяч, а защитники, стоящие справа и слева от Завидонова, начинают снова оценивать складывающуюся обстановку.

Тогда как Пеле молниеносно наклоняется вперед и ударяет по мячу (летящему на уровне живота!) головой, сверху вниз – и в направлении того самого угла, куда Котрикадзе упасть, увы, не может. Мяч, подпрыгивая, катится к линии ворот. Котрикадзе стоит, повернул к нему голову. Но прыжок, где же ты? Нет, вратарский прыжок в ту сторону состояться никак не мог. Это был редкий, первоклассный гол, забитый из неповторимого положения, и сопутствовавшая ему «немая сцена» была достойным его оформлением.

Пеле довел едва ли не до совершенства учет всех тонкостей, всех особенностей позиции вратаря. И когда Пеле находится перед воротами (а голова у него, как вы помните, всегда поднята), глаза форварда неотступно следят за вратарем – прежде всего за его ногами, их возможностью спружинить, чтобы бросить тело влево, вправо, то есть за реальностью их точек опоры. И если мяч у Пеле, а вратарь – в скованной позе, если он хоть чуть-чуть чем-то закрепощен, зажат, ограничен в своих перемещениях, а у Пеле есть малейшая возможность пробить в ту сторону, в то место, защитить которые вратарь сумеет, лишь перегруппировавшись, то есть затратив на это около секунды, – Пеле немедленно бьет в эту сторону, целит в это место.

Кто-нибудь из читателей, возможно, недоумевает:

– Но для чего столько технических, по существу, сугубо футбольных подробностей? Ведь поверить в то, что Пеле великий футбольный игрок, право же, можно было и без них!

Однако эти и вправду специфически спортивные подробности кажутся мне все-таки существенными. Быть может, впоследствии с этим согласится и читатель. Ибо, развивая тему статьи («Что такое великий спортсмен?») дальше, я не смогу уже из-за недостатка места столь детально обосновывать каждое утверждение. Но пусть читатель знает, что автор готов и к развернутым доказательствам. Вот, впрочем, совершенно конкретная ситуация. Пеле – форвард, Яшин – вратарь, а игра в поле и игра в воротах – разные, в сущности, виды спорта. Яшин уже много лет значит для вратарей всего мира то же, что Пеле для нападающих. И знатоков футбола, по правде говоря, не удивило, что вратарь сборной Англии Бенкс после того, как он был признан на лондонском чемпионате мира наиболее удачно выступившим вратарем, немедля сделал заявление для печати о том, что прежде всего обязан своим успехом Яшину, которого он считает своим учителем и кинограммы игры которого он изучал вновь и вновь, готовясь к чемпионату мира. Впрочем, нужно ли говорить об огромной популярности Яшина во всем мире? Но отнюдь не между прочим укажу, что у него есть много общего с Пеле и в чисто человеческом, нравственном смысле. Играет ли Яшин в «Динамо», сборной СССР или мира, он всегда и всюду – совесть команды, а его спокойствие, стойкость, выдержка, безукоризненно рыцарское отношение к соперникам – всегда эталон для спортсменов. И точно так же, как сам он, Яшин, неизменно выражает свое восхищение Пеле, «черная жемчужина» мирового футбола преклоняется, в свою очередь, перед нашим великим вратарем.

Но вот и вопрос: в чем же состоят особенности изумительного яшинского мастерства? О, об этом написано очень много. Назову, однако, самое главное. В свое время Яшин показал вратарям, каким сильным оружием являются расчетливые дальние выходы из ворот. Не знал мировой футбол до Яшина и столь экономно-рациональной манеры игры вратарей, совершенно чуждой позированию, рисовке (и оттого, между прочим, еще более впечатляющей). Яшин научил вратарей быстро и точно вводить мяч рукою, сразу создавая предпосылки для атаки. Благодаря его опыту возросла и самая дальность этих бросков.

Все эти, как и многие другие особенности его игры, я мог бы проиллюстрировать примерами из большого числа матчей, однако тут важнее подчеркнуть другое. Не подумайте, что до Яшина никто не совершал дальних рейдов из ворот навстречу нападающим, как бы замещая не поспевших к опасному месту защитников; что не было раньше вратарей, игравших неброско, но надежно; знал кое-кто из стражей ворот, что иные мячи удобней отражать ногою, чем падать на них, накрывать телом; выбрасывали, наконец, рукою мячи и до Яшина. Но ведь и Пеле не на пустом месте создавал свои приемы! Однако в его игре, как и в игре Яшина, все они достигли, во-первых, высшего совершенства, но главное – слились в нечто гармонически целое, законченное и определенное, что и было по справедливости названо манерой Пеле, манерой Яшина, их стилем. В этом и состоит их главная заслуга перед спортом и, в частности, футболом, который оба они реформировали своим удивительным творчеством больше, чем кто-либо из их предшественников и современников.

Значит, великий спортсмен – прежде всего реформатор? Да, по крайней мере я понимаю это именно так. «Но в таком случае Стрельцов – разве он не реформатор футбола? Отчего же он не назван у вас рядом с Яшиным и Пеле?» Я слышу эти вопросы, считаю их правомерными и не уклонюсь от ответов на них, тем более что сам являюсь давним поклонником редчайшего спортивного дарования Стрельцова. Однако прямым и откровенным ответам на эти вопросы мне хотелось бы предпослать размышления о трех других спортсменах – в надежде, что это поможет лучше понять, или, вернее, сформулировать проблему. Все трое – наши современники и соотечественники, а двое из них – неразлучны и в спорте и в жизни. Они – муж и жена.

Когда зимою 1954 года двадцатилетний ленинградский моряк Олег Протопопов и восемнадцатилетняя москвичка Людмила Белоусова, готовившаяся к поступлению к вуз, случайно встретились на единственном тогда в Москве катке для фигуристов в Сокольниках, им обоим неведомо еще, конечно, было, какой титанический труд и какая громкая слава ждут их впереди. Оба по нынешним понятиям начали заниматься любимым видом спорта очень поздно: Людмила в шестнадцать лет, Олег – в семнадцать. Они встретились на сборе для общественных инструкторов этого вида спорта и познакомились в первый же день, когда тренеру понадобились демонстраторы «поддержки» и его взгляд невольно остановился на сильном и стройном молодом моряке и тоненькой хрупкой девушке. Годы летят быстро, и нынче Белоусова и Протопопов уже ветераны, обсуждается проблема их возраста. Но то, что главное для них – музыка движений, пластика, изысканность рисунка, они почувствовали, поняли сразу.

1969 год оказался для них самым неудачным. Они последовательно отдавали свои чемпионские титулы на чемпионатах страны, Европы и мира, и не столь уж малое число людей считает, что на чемпионский мостик в соревнованиях подобного масштаба им вообще уже не подняться никогда. Сами спортсмены, однако, объявили о своем желании состязаться вплоть до Олимпиады в Саппоро, и о том, что это намерение серьезно, свидетельствовало их выступление в соревнованиях на Кубок СССР, где они выиграли первое место. Выиграли его, правда, в отсутствие сильнейших своих конкурентов, Родниной и Уланова, Москвиной и Мишина, отчего, вероятно, и сообщению об этой победе в газетах было отведено лишь несколько строчек петита. Но, отправляясь на кубковые состязания, Белоусова и Протопопов не знали, между прочим, о том, что основные их соперники не приедут. Потому что главное для них (они и раньше, когда считались непобедимыми, заявляли об этом) всегда состояло не в том, чтобы побеждать, а участвовать, соревноваться! И действительно, в их отношении к спорту, спортивной борьбе и соперникам всегда была исключена та специфическая (и, увы, чересчур уж распространенная) реакция на неудачи, которая именуется «горечью поражений». Хотя, конечно, как и полагается спортсменам, они всякий раз стремились выйти победителями. В таких случаях я всегда вспоминаю, что рассказывал об отношении к шахматной игре юного Владимира Ульянова его брат Дмитрий. Главный интерес для него всегда состоял в том, чтобы сделать наилучший ход, найти выход из трудного, почти безнадежного положения. «Выигрыш или проигрыш сами по себе меньше интересовали его, – вспоминал брат Ленина. – Ему доставляли удовольствие хорошие ходы противника, а не слабые».

Возвратится ли, однако, к Белоусовой и Протопопову крупный спортивный успех? Станут ли они еще чемпионами страны, Европы, мира? Победителями Олимпиады? Не знаю. И думаю еще, что те, кто столь категорически зафиксировал уже их окончательный спортивный закат, знают тут немногим более меня. Припоминаю, как лет десять назад один мой коллега сказал о Яшине по радио: «Что-то наш «лев» начал питаться «бабочками»!» Каково же пришлось ему впоследствии, когда Яшин был признан величайшим из вратарей? Нынче Яшину около сорока, и недавно мы разговорились о нем с тренером «Динамо» Бесковым. «Я не знаю пока что лучшего вратаря, – сказал Бесков. – И полагаю, что Яшин будет играть еще долго».

Что касается Белоусовой и Протопопова, то быть им еще чемпионами или не быть, они уже оставили глубокий след в отечественном и мировом фигурном конькобежном спорте. Гармонией и плавностью оживших в музыке движений (делающих незаметной, вторичной огромную скорость самого катания) они создали свой стиль, свое направление и указали путь молодым поколениям спортсменов. Это нелегкий путь, он требует тяжкого, кропотливого репетиционного труда, но и одаривает тех, кто на него вступил, высочайшим спортивным и эстетическим наслаждением. Этот стиль, это направление, кстати сказать, передаются в последние годы и другим видам фигурного спорта, не связанным со льдом. То, что я скажу дальше, скорее всего тема для специальной статьи, однако читатель, быть может, согласится и с тезисами ее. Я имею в виду прежде всего то, что благодаря таланту, культуре и неустанному творческому труду Белоусовой и Протопопова впервые в истории спорта реально возникает проблема сближения его с искусством.

Вы понимаете, конечно, что это непростой вопрос. Слова «искусство» и «спорт» в последние годы нередко ставятся рядом. И далеко не все с этим согласны. Разве что если слово «искусство» является просто синонимом «мастерства». Искусство же в высшем смысле? «Мне кажется, между ним и спортом нет никакой связи, нет ничего общего, – писала известная оперная певица Бэла Руденко, – ибо при всей непреложности того, что человек и благодаря искусству и благодаря спорту может полнее, глубже познать себя, нельзя забывать, что искусство позволяет человеку познать себя духовно, а спорт физически». Но вот что говорит о Белоусовой и Протопопове, говорит как о спортсменах, Майя Плисецкая: «Их спортивные выступления поднимаются до уровня настоящего искусства. Фигуры, созданные этим дуэтом, подобны фрагментам классического балета. Все это выходит за рамки спорта, способствует цельности впечатления. Это не просто набор обязательных движений для соревнований. Это красивое балетное адажио на коньках». Согласны ли вы с этим? Театральный критик Свободин писал в прошлом году в «Комсомольской правде» о характерном для спортсменов стремлении к артистизму. В самом деле, разве спортсмен в рамках обязательной спортивной программы, строгих норм упражнений, не проявляет и свой характер, личность? А показательные выступления? Разве они не прямо уже рассчитаны на впечатление публики, не выявляют, помимо спортивной подготовки, еще и артистизм, художественное развитие личности? И если вы согласны с этим, то, вероятно, согласитесь и с тем, что эстетическое значение творчества Белоусовой и Протопопова для спорта трудно переоценить.

Но оба они, Белоусова и Протопопов, сродни еще самым мужественным спортивным бойцам. Эти свои спортивные волевые качества они в полной мере проявили на последнем чемпионате Европы в Гармиш-Партенкирхене, когда на старте решающего выступления столкнулись с разнузданной хулиганской обструкцией, организованной некоей мстительной дамочкой из местных спортивных кругов. Проявление их спортивно-волевых качеств высшей пробы нетрудно усмотреть и в самом – под стать яшинскому – желании продолжать свои выступления, то есть бороться до конца и с теми преградами, которые выдвигает сам возраст. А спортивные победы... что ж, они определяются не только занятыми местами!

Три месяца назад газеты сообщили, что Брумель после нескольких перенесенных им тяжелейших операций ноги приступил все-таки к тренировкам. Затем сенсация – он прыгнул в высоту на 2 метра 5 сантиметров. Не знаю, как вы, но я лично считаю этот результат гораздо более важным и значительным для спорта, чем прыжок того же Брумеля, но еще не знавшего беды, на 2 метра 28 сантиметров, до сих пока пор никем, кроме него, не покоренных. И полагаю, что только сейчас мы можем полностью оценить характер этого великого спортивного бойца. По крайней мере прежде о нем можно было только догадываться. Не забуду случая, которому сам был свидетелем. Брумель выступал как-то на соревнованиях там, откуда за несколько месяцев перед тем уехал в другой город на учебу. И вот группа местных болельщиков встретила его появление в секторе для прыжков свистом. Брумель взял первую высоту – свист заглушил аплодисменты. Взял вторую – то же самое. Я подсел к нему на скамейку, желая успокоить его: все-таки молодой человек! Но Брумель был невозмутим, он даже улыбнулся, стремясь успокоить меня: «Ну, что вы, пустяки! Стоит ли огорчаться из-за этих чудаков? Посвистят и угомонятся. А я ведь вышел соревноваться и должен думать сейчас о том, чтобы выполнить все, что мы с тренером запланировали». И он сделал намеченное, а свистуны действительно вскоре утихли.

Прыгнуть же, как он это сделал недавно, на 2 метра 5 сантиметров было значительно труднее, хоть эта высота равна лишь нормативу первого разряда. И вот почему. За несколько дней до этого прыжка в одном из спортивных изданий были помещены бестактнейшие рассуждения нескольких спортивных специалистов, судивших-рядивших о том, будет ли Брумель еще прыгать или нет. Добро бы редакция эта интересовалась еще мнением медиков! Впрочем, вряд ли нашелся бы врач, который, считая дело Брумеля «безнадежным», согласился бы на публикацию своего суждения. А несколько спортивных специалистов (и спортивное издание!), как видим, решились на это.

Но Брумель прыгнул, прыгнул!

А теперь обратимся к «проблеме Стрельцова». Сказать, что спортивный талант Стрельцова поразителен, – лишь повторить общеизвестное. В чем, конкретно структура его дарования – вот вопрос. Кто-то сказал, что из Стрельцова, если бы он не стал футболистом, вышел бы превосходный летчик-испытатель. Или боксер высочайшего мирового класса. И эти соображения не лишены оснований. Потому что главная, определяющая особенность его дарования – молниеносный охват и анализ быстро меняющихся и сложных ситуаций, столь же молниеносное принятие решений (чаще всего наилучших) и, наконец, незамедлительное претворение их в жизнь благодаря великолепной координированности организма и мгновенной двигательной реакции. Скорее всего таких поистине «электронных» скоростей обработки поступающей со всех участков борьбы информации, выдачи решений и немедленного практического их осуществления не знал еще не только ни один футболист, но и многие выдающиеся представители других видов спорта.

Бытовало и бытует, даже среди специалистов футбола, мнение, будто юный Стрельцов был только «тараном», великолепным бомбардиром, а комбинационные его способности развернулись значительно позже. Но это неверно. Нынешний тренер московского «Торпедо» Иванов, бывший партнер юного Стрельцова, рассказывает: «Помню, стремился выйти на свободное место, открыться именно в тот момент, когда кто-либо из товарищей посылал мяч Эдуарду. Если мне удавалось опередить соперника, то за дальнейшее развитие атаки можно было ручаться. Одним касанием мяча Стрельцов придавал ему нужные направление и скорость полета и выкладывал, как на блюдечке, мне в ноги».

Но теперь, по выражению театрального критика Калиша, мяч, посланный Стрельцовым, в гораздо большей степени, чем раньше, «имеет глаза». Это не значит, что Стрельцов никогда не ошибается. Но и его ошибки – это не парадокс – всегда талантливы, ибо они – ошибки исполнения, а не замысла. Стрельцову свыше тридцати лет. Его судьбу не назовешь легкой, годы отбирают все, что могут, и у Стрельцова уже не та выносливость, что прежде, но при нем еще и его удивительный «взрыв», и рывок, и его неожиданные удары по воротам, помноженные уже на мудрость опыта. И правы, вероятно, те, кто сравнивает его по силе дарования с Пеле. Во всяком случае, как и Пеле, он подлинный реформатор футбола. Это под его влиянием молодые игроки всех стран ускоряют оценку ситуаций и «выдачу решений», многое заимствуют из его тактико-технического репертуара.

И все же... Хотел бы, но не могу назвать его великим спортсменом – в том смысле, который я имел в виду, говоря о Пеле, о Яшине, Белоусовой и Протопопове, о Брумеле. Мне грустно оттого, что я не могу поставить его с ними в один ряд, хотя имя Стрельцова, безусловно, принадлежит уже истории отечественного и мирового футбола.

Большой спортивный талант, как и всякий другой, – редкий дар, и бережно относиться к нему должны не только его поклонники, но и сам обладатель. Нет, я не упрекаю во всем одного Стрельцова. Звезд футбола – такова жизнь! – больше, чем какого-либо другого спортсмена, стремятся окружать не только те, чье влияние может быть благотворным. А уметь противостоять такому окружению – тоже одна из граней дарования великого спортсмена, понимания им своего назначения, роли. Этой грани, к сожалению, в юности у Стрельцова не было. А сейчас?

Впрочем, это уже весьма деликатная сфера. А я имею в виду прежде всего другое. Стрельцов, увы, нарушает иногда правила игры. Телекомментаторы в таких случаях говорят мягко: «Он был не прав». Сами спортсмены, замеченные в этом, подчас разводят руками: «Не выдержали нервы».

Либеральное судейство стало уже притчей во языцех, и все-таки... Пеле не отвечает на удар ударом, не делает этого и Яшин. И наши лучшие нападающие, гордость нашего футбола – Федотов, Петр Дементьев, Пайчадзе, Бесков, Симонян – никогда не унижались до ответных ударов. Есть предание, что какой-то уличный насмешник, желая разозлить поэта Данте, показал ему кукиш. Но автор «Божественной комедии» достойно заметил: «И одной моей фиги не дам тебе за сто твоих».

У Стрельцова не выдерживают нервы? Что ж, по-человечески это понятно. Говорят еще, что талантливым людям надо уметь прощать заблуждения и ошибки, тем более если они осознаны. Но спорт в этом смысле – особая область. Он не только школа мышц, но и школа духа. Спортсмен – настоящий спортсмен – это не только тактика и техника, сила и ловкость, смелость и красота движений. Не только высокий артистизм, это еще и (а может быть, и прежде всего!) большое достоинство, джентльменство, соблюдение всех правил. И о том, что нравственное неотделимо от спортивного, нам и говорит пример великих спортсменов.

 "Молодой коммунист", № 7,  1969 г.

Администратор сайта: apiperski@mail.ru (Александр Пиперски)