ТАЙНА КОМАНДЫ ЛЕЙТЕНАНТОВ

Говорят, что у нас жить надо особенно долго. Приоритет на этот афоризм приписывается в различных мемуарах разным лицам, но смысл его всегда одинаков: долгожительство требуется нам еще и для того, чтобы дожить до той поры, когда вся правда наконец выйдет наружу. Мир отечественного футбола, как в этом далее убедится читатель, также настоятельно требует долгожительства.

В документальной повести А. Горбунова и С. Токарева «Точка разрыва» (она была напечатана в 1988 году фрагментарно в журнале «Юность» и полностью в журнале «Спортивные игры») речь идет о причинах поражения сборной СССР от Югославии на хельсинкской Олимпиаде 1952 года, последствием чего явилось, как известно, расформирование команды ЦДКА[1]. По мнению авторов повести, поражение советских футболов в значительной мере было предопределено методикой их отбора и подготовки. Старший тренер сборной Б. Аркадьев, просматривая, мол, все новых и новых кандидатов в олимпийцы (которых рекомендовали ему влиятельные меценаты – Василий Сталин, генералы ведомства Берии и др.), игроков задергал, изнурил, поскольку опробовал в бесконечных «якобы тренировочных матчах» ни много ни мало – шестьдесят человек! В результате, пишут авторы повести, у футболов, когда сборная прибыла на Олимпиаду, «бодрости не наблюдалось, – скорее либо взвинченность, либо удрученность».

Возникает, естественно вопрос: значит, Аркадьев вовсе не был таким уж «тренером без страха и упрека», каким представал ранее со страниц посвященных его деятельности публикаций? Значит, мог Аркадьев и своим профессиональным долгом вполне осознанно пренебречь и даже поступиться интересами сборной страны!

Однако прежде чем с этой новой концепцией согласиться (или не согласиться), стоит, видимо, напомнить о том, что же считалось до выхода этой повести одной из наших футбольных аксиом, то есть каким рисовался всем нам тренерский облик Бориса Андреевича Аркадьева (1899 – 1986)?

Привожу краткую справку.

1. Футболисты ЦДКА, которыми Аркадьев руководил в 1944–1951 гг. (то есть на протяжении восьми полных сезонов), пять раз становились чемпионами страны, трижды выигрывали Кубок (причем два раза делали дубль), дважды занимали в чемпионатах страны вторые места[2]. Таких результатов не может пока что предъявить ни один из даже самых известных тренеров клубных команд.

2. Обе книги Аркадьева – «Тактика футбольной игры» и «Игра полузащитников» – являются для многих тренеров настольными по сей день.

3. Полагали, что Аркадьев никогда ничего не делал в угоду футбольным меценатам. Это суждение, впрочем, основывалось на фактах. Из московского «Динамо», например, Аркадьев ушел[3] только в силу несогласия с руководителями клуба, которые стремились навязывать ему свою волю в подыскании игроков, определении состава и т.п. А работая в ЦДКА, Аркадьев отказался от предложенных ему высшими военачальниками полковничьих погон, предпочтя лучше остаться лицом сугубо штатским (и при более скромной зарплате), чем зависеть от футбольных советов маршалов и генералов.

4. Будучи тренером московского «Динамо», а затем ЦДКА, Аркадьев не прибегал к услугам военкоматов с целью призыва приглянувшихся ему профсоюзных игроков. И то была принципиальная позиция, ибо когда Аркадьев в 1937–1939 гг. возглавлял «Металлург», грабили его команду нещадно. Достаточно сказать, что из «Металлурга» путем призыва в армию забрали Федотова и Капелькина[4]! «Если бы их никто не трогал, – рассказывал Аркадьев, – у меня была бы великолепная линия нападения»[5].

5. В 1952 году Аркадьев находился в расцвете сил, и ни у кого не возникало сомнений, что старшим тренером олимпийской команды должен был стать именно он. О тогдашнем авторитете Аркадьева говорит и то, что в помощники к нему охотно пошел старший тренер ленинградского «Динамо» (в ту пору команды высшей лиги) М. Бутусов, а на последнем этапе – старший тренер тбилисского «Динамо» М. Якушин (в активе которого уже было руководство знаменитым английским турне московского «Динамо» и выигрыш этой командой в 1945 и 1949 гг. чемпионатов СССР).

Но обратимся к повести «Точка разрыва», вернее, к той из ее глав, где говорится, что опробованием в бесконечных псевдотренировочных матчах шестидесяти игроков (рекомендованных по преимуществу сановными меценатами) Аркадьев фактически сорвал подготовку олимпийцев, изнурил их перегрузил.

Обвинение, как видим, нешуточное.

Но вот незадача: подыскать в 1952 году шестьдесят кандидатов в сборную даже при самой либеральной и дилетантской селекции было практически невозможно! Ведь сколько раз, кажется, вспоминали уже и писали у нас о том, что в конце 40-х – начале 50-х гг. все известные советские футболисты, чье становление и период наиболее плодотворной подготовки пришлись на последние предвоенные, военные и первые послевоенные годы, либо перешагнули критическую возрастную черту, либо вплотную приблизились к ней. Подраставшие же им на смену талантливые юниоры (весьма, к сожалению, немногочисленные – в силу беспрецедентного урона, который нанесла война и футбольным детско-юношеским резервам страны) еще только оперивались, только-только учились по-настоящему летать!

Вот почему в 1952 году у Аркадьева попросту не было возможности пригласить на тренировочные сборы больше двадцати семи игроков международного (или близкого к этому) уровня. Их имена: вратари Иванов, Маргания, Никаноров, Хомич, защитники Башашкин, Гомес, Зябликов, Крыжевский, Нырков, Чистохвалов, полузащитники Антадзе, Водягин, Нетто, Савдунин, Петров, Тенягин, нападающие Бесков, Бобров, Гогоберидзе, Н. Дементьев, Ильин, Марютин, Николаев, Сальников, Симонян, Трофимов, Чкуасели. Семеро из них – Хомич, Водягин, Савдунин, Дементьев, Сальников, Симонян и Чистохвалов – отсеялись (Чистохвалов – из-за травмы), двадцать – вошли в заявочный список и поехали на Олимпиаду. Кстати сказать, если бы число игроков, привлеченных к отборочному циклу, и доходило до шестидесяти, в этом тоже не было бы ничего порочащего Аркадьева. В иных странах тренеры национальных и олимпийских команд вызывают на сборы и свыше шестидесяти футболистов – весь фокус, естественно, состоит в том, чтобы остановиться на самых лучших и в оптимальном сочетании!

Целиком надуманы в повести «Точка разрыва» и бесконечно проводившиеся будто бы Аркадьевым «якобы тренировочные матчи», в результате которых он-де игроков издергал, измотал, изнурил.

Как же обстояло дело в действительности?

В действительности будущие олимпийцы провели в подготовительном периоде всего семнадцать тренировочных матчей. Поначалу, разделившись на два состава, сыграли пять матчей в Тбилиси: основной – состав с командами ВВС, «Зенит» и тбилисским «Динамо», второй состав – с тбилисским «Динамо» и ВВС. Затем основной состав провел одиннадцать  матчей в Москве: с ЦДКА, «Спартаком» куйбышевскими «Крыльями Советом», ленинградским «Динамо»[6], по две встречи со сборными Польши, Венгрии и Софии, по одной – со сборными Румынии и Чехословакии. Выезжал основной состав также в Хельсинки – на одну игру со сборной Финляндии. Таким образом с 13 апреля по 7 июля 1952 года основной состав сборной СССР провел пятнадцать тренировочных игр, интервал между которыми – в среднем пять-шесть дней – был абсолютно нормативен в плане восстановления физических сил спортсменов. И каждая игра имела, разумеется, четкую тренировочную направленность.

Между прочим, в преддверии хельсинкской Олимпиады высказывалось суждение, что наиболее целесообразно послать туда на правах сборной команду ЦДКА. В крайнем случае – усилив ее двумя-тремя игроками из другого клуба. Этого взгляда, кстати сказать, кое-кто придерживается и поныне. Например, участник олимпийских баталий 1952 года цэдэковец Нырков. «Наша команда была в то время мощным слаженным коллективом с ярко выраженным атакующим характером и умением противостоять превратностям игровой судьбы», – писал в 1986 году Нырков. И продолжал: «Но вдруг – из ничего, в воздухе – сформировалось мнение, что сборная, дескать, должна представлять не одну-две команды, а чуть все ведомства и организации, культивирующие футбол». Нырков давал понять, что выступить в Хельсинки силами ЦДКА хотел и сам Аркадьев, да только «многие лица» этому воспротивились.

Разумеется, команда ЦДКА, когда ею руководил Аркадьев, была мощным слаженным коллективом. Но по каким критериям, каким меркам? Экстра-класса советского футбол? Да, несомненно. Однако в течение только четырех сезонов: с 1945 года по 1948-й. С 1949 же года по 1952-й класс команды несколько снизился, – читатель помнит, что конец 40-х – начало 50-х гг. отмечены в нашем футболе как никогда болезненным и трудным процессом смены поколений. Вот и в пятерке нападения ЦДКА уже не было Федотова, на излете сил находились Гринин и Демин, да еще ушел в команду ВВС Бобров…

Аркадьев верил в потенциальные возможности цэдэковской молодежи и, конечно, горевал, когда команду расформировали. Это горе неизбывно оставалось с ним до конца жизни. Но перед хельсинкской Олимпиадой он был убежден, что ЦДКА может дать сборной от силы пять игроков: нападающего Николаева, полузащитника Петрова, защитников Ныркова и Башашкина, вратаря Никанорова (который сразу рассматривался как запасной). Так что идею выступления команды ЦДКА в ипостаси сборной страны выдвигали как раз «многие лица» (в том числе начальник отдела футбола Всекомфизкульта Савин), а воспротивился ей именно Аркадьев.

Тем не менее всюду, где футболом интересовались, но в тонкости его вникать не могли, слухи о том, что базовой командой сборной странны является ЦДКА, циркулировать не переставали вплоть до отъезда ее на Игры. И, между прочим, на то был свой резон. Ведь ни одного из семнадцати матчей подготовительного периода сборная СССР не провела под своим собственным именем, ибо маскировалась вначале под сборную Москвы, а в пяти заключительных товарищеских международных встречах – под команду ЦДКА. Делалось это для того, чтобы советские футболисты не подпадали под действие санкций самого страшного тогда для на § 26 Олимпийского устава, в котором формулировались очень жесткие в ту пору правила любительства и приводились меры наказания за их нарушение. Всех тех, в частности, «чья работа» (занятие или служба) была прервана для специальных тренировок в лагере более чем на 3 недели, допускать к олимпийским соревнованиям категорически возбранялось. А наша сборная по футболу находилась на специальном тренировочном сборе около полугода! Справедливости ради укажу, что к различным формам маскировки длительных «неуставных» специальных тренировочных сборов прибегали перед Олимпиадой не только в СССР.

Итак, последние пять товарищеских международных матчей перед хельсинкской Олимпиадой сборная провела под маркой ЦДКА. Вот почему так удобно было возложить вину за проигрыш 1/8 финала сборной Югославии на ни в чем не повинную реальную команду ЦДКА, из которой в сборной, как мы уже знаем, играли только четыре футболиста.

Но из-за недостатка сведений поручиться за достоверность того, что будет изложено дальше, не могу, но в 1952 году в журналистских кругах наиболее широкое хождение получила, пожалуй, такая версия. Тогдашний, мол, первый секретарь ЦК ВЛКСМ Шелепин, являвшийся одновременно членом коллегии Всекомфизкульта, информировал руководителей этого ведомства о высказывании Сталина касательно проигрыша матча «ревизионистам» – югославам. Поскольку сборная СССР идентифицировалась, как мы уже помним с командой ЦДКА, Сталин-де не без раздражения спросил у приближенных, как поступают с воинской частью, которая в бою покрыла себя позором. И коллегия Всекомфизкульта постановила команду ЦДКА расформировать! А также решила отобрать почетные звания заслуженных мастеров спорта у Аркадьева, Бескова и Николаева, звания мастеров спорта – у Башашкина, Крыжевского и Петрова. Почему пострадали Крыжевский и Бесков, которые никакого отношения к команде ЦДКА не имели, я расскажу позже, а пока отмечу, что уже тогда, в 1952 году, в разговорах между журналистами правдивость некоторых приведенных сообщений ставилась под сомнение. Говорили, например, что разогнать, распустить команду ЦДКА, то есть формирование, с одной стороны, чисто спортивное, футбольное, а с другой – воинское (и даже сплошь офицерское), Всекомфизкульт, как таковой, был попросту не вправе. «Да поймите же, – горячился, помню коллега из «Красной звезды», – наказать, дисквалифицировать армейских футболистов Комитет по делам физкультуры и спорта может, а вот приказ о ликвидации команды ЦДКА имеет право отдать только Министерство Вооруженных Сил!»[7].

А корреспондировало тогда из Финляндии немало авторитетных зарубежных футбольных журналистов. Скажу больше, ни на одной из Олимпиад, которые предшествовали XV хельсинкской, журналистский корпус не был на футболе столь репрезентативен. И на то имелись веские причины. Ведь на Западе  одни простаки могли поверить, что футбол мастеров в соцстранах – любительский. А поскольку репутация восточноевропейских клубов и сборных была достаточно высока, западные обозреватели предсказывали, что судьбу золотых медалей футбольного турнира хельсинкской Олимпиады решат в борьбе между собой команды соцстран. И этот прогноз оправдывался на протяжении последующих тридцати шести лет. После игр в Хельсинки восточноевропейские «государственные любители» неизменно завоевывали первые места в футбольных соревнованиях всех Олимпиад, за исключение лос-анджелесской 1984 года, которую большинство соцстран бойкотировало, отчего «золото» и досталось французам. Тут стоит, очевидно, сказать, что целеустремленное и последовательное камуфлирование наших футболистов из команд мастеров под чистых любителей началось лишь после войны, когда впервые встал вопрос об участии советских спортсменов в Олимпийских играх. Перед войной же об этом практически не заботились. В моем архиве имеется, например, фотокопия трудовой книжки одного из игроков киевского «Динамо» 1941 года, где в графе «Сведения о приеме на работу» черным по белому записано : «Зачислен мастером по футболу».

Однако я отвлекся. А между тем в отчетах, которые передавали с футбольного турнира хельсинкской Олимпиады представители зарубежной прессы, как правило, подчеркивалось, что вратарь советской сборной Иванов провел все три игры безупречно! В истории сборной СССР сказано даже, что своей игрой на Олимпиаде заслужил «памятник при жизни»[8]. Но, как гласит одна из футбольных аксиом, коль скоро героем матча признан вратарь, отразивший множество чреватых голами ударов, следовательно, неудачно охраняли подступы к воротам его ближайшие партнеры!

И, действительно, подавляющее большинство мячей, забитых югославами в ворота сборной СССР, оказались там в результате промахов защиты и полузащиты. А ведь обе эти линии провели матч со сборной Болгарии в 1/16 финала, казалось бы, неплохо. Между тем по классу игры сборная Болгария не уступала тогдашней сборной Югославии.

Кстати сказать, футбольный турнир хельсинкской Олимпиады и по сей день остается по составу участвовавших в нем команд самым сильным в истории Олимпийских игр. А команды Болгарии, Венгрии и Югославии 1952 года почитаются в своих странах лучшими национальными сборными «всех времен». Классные команды прислали также Румыния и Польша. Наконец, в числе фаворитов Игр называли и сборную СССР, причем суждение это основывалось на анализе ее предолимпийских международных товарищеских встреч.

Проведя под своими «маскировочными» названиями – «сборная Москвы» и «команда ЦДКА» (последние, впрочем, для футбольных кругов на Западе являлись секретом Полишинеля) – девять товарищеских международных матчей, сборная СССР проиграла из них только один, пять выиграла и три свела вничью. Если рассматривать эти матчи как турнир, то наша сборная набрала в нем 13 условных очков из 18 возможных, то есть чуть больше семидесяти пяти процентов максимального успеха! А какова была сила спарринг-партнеров? Чемпионом хельсинкской Олимпиады, как известно, стала команда Венгрии, а в предолимпийских товарищеских встречах с нею сборная СССР один матч свела вничью (1:1), а второй выиграла (2:1).

Но тут необходимо сказать, что, хоть об участии советских спортсменов в хельсинкских Играх окончательно стало известно за год до Олимпиады, то есть летом 1951 года, Аркадьев узнал о своем назначении старшим тренером сборной лишь в начале 1952 года[9]. Вследствие чего срок подготовки у футболистов оказался вдвое короче, чем у представителей всех других олимпийских дисциплин[10]. Напомню также, что создавалась сборная тогда заново, на пустом месте (ее предшественница сыграла последний матч в 1935 году), так что бо´льших трудностей, чем те, с которыми столкнулся в 1952 году Аркадьев, не знал ни один из тренеров, возглавлявших наши сборные.

Как же в этих условиях построил свою работу Аркадьев?

Прежде всего, он определил состав сборной и держался его уже неукоснительно, допуская варьирование только в линии атаки. Чем же это объяснялось? Если опытному тренеру, взявшемуся сформировать сборную или крупную команду заново, обычно хватает трех месяцев, чтобы наладить дружную игру нападения, то добиться в такой же срок и подлинного коллективизма в игре защиты, насколько мне известно, не удавалось еще никому. Одна из аксиом футбола состоит, между прочим, в том, что, чем выше класс игры вратаря, а также каждого из защитников и полузащитников, тем больше времени уходит на достижение прочных автоматических связей между всеми участниками обороны, ибо асы футбола – игроки творческие, а следовательно, всегда импровизаторы. Нов действиях защиты сумма индивидуальных импровизаций, как известно, отнюдь не гарантирует еще слаженности общего маневра, которая вырабатывается многократным педантичным повторением специальных упражнений.

Вот почему Аркадьев, докладывая в мае 1952 года о своей работе руководству Всекомфизкульта, предупреждал, что защита и полузащита виду скоропалительности сроков подготовки сыграться по-настоящему к Олимпиаде не успеют. Диалектика тут такова, говорил Аркадьев: недостаточно скоординированная защита должна играть как можно проще, без всяких выкрутасов, то есть выбивать, «выносить», не раздумывая, мячи из опасных зон как можно дальше, но именно такой простой, «отбойной» игры мастера футбола особенно не любят, поскольку алгебраизм тактических решений у них, можно сказать, в крови! А с другой стороны, продолжал Аркадьев, артистизм в игре защиты при плохо налаженной подстраховке резко повышает процент риска. Выслушав это сообщение старшего тренера сборной руководители Всекомфизкульта обязали его … улучшить игру в защите!

И, как мы знаем уже, в матче с болгарами (а борьбу в нем обе команды вели с необычайным упорством) наши защитники и полузащитники ошибались не слишком часто. Однако пять дней спустя, в первом тайме матча с югославами оборона сборной СССР была неузнаваемой: уходя на перерыв, наши футболисты проигрывали 0:3, а едва вновь вступили в игру, счет вырос до 0:4. Правда на 53-й минуте сборная СССР сквитала один гол, но через шесть минут в ее ворота влетел пятый мяч.

Могут спросить, каким де образом после счета 5:1 сборная Югославии упустила верную, казалось бы, победу? На этот предмет существуют различные мнения. Если Якушин, например, писал, что сборная Югославии, уверовав после забитого ею пятого гола в победу, слегка расслабилась, да и несколько устала, то югославские тренеры считали, что их подопечных охватило в какой-то момент настроение чересчур уж благодушное. Когда же советские футболисты в течение трех минут довели счет до 5:3, благодушие это сменилось растерянностью. Что и позволило сборной СССР не только установить на 89-й минуте счет 5:5, но и доминировать затем в добавочное время. Тут расскажу, почему решили снять почетные спортивные звания с Крыжевского и Бескова, которые не были игроками ЦДКА. На упоминавшемся уже заседании коллегии Всекомфизкульта, которая обсуждала причины поражения сборной, кто-то из начальствующих лиц напомнил, что Крыжевский допустил ошибку, приведшую к взятию наших ворот, а Бесков за минуту до окончания добавочного времени попал с близкого расстояния в штангу.

Но отчего же в матче с болгарами наша защита сыграла, в общем, неплохо, а в матче с югославами провалилась? Ответ прост: сборную Болгарии наши футболисты знали, можно сказать досконально, ведь за месяц до Олимпиады они дважды встречались с ней в Москве[11]. О югославском же футболе у нас в 1952 году (то есть после того как в 1948 году советско-югославские отношения напряглись до предела) практически знали очень мало. Помнили, что прежде наши футболисты у югославских клубов чаще всего выигрывали. А то, что Югославия участвовала (единственная из соцстран) в лондонской Олимпиаде 1948 года (югославские футболисты завоевали там второе место), руководителей Всекомфизкульта отнюдь не беспокоило, ибо на лондонской Олимпиаде все футбольные команды, кроме югославской, были любительскими. Между тем эта же команда участвовала в бразильском чемпионате мира 1950 года, где в борьбе за выход в полуфинал уступила только сборной Бразилии (игравшей затем и в финале). И в том же «бразильском» своем составе сборная Югославии прибыла на Олимпиаду 1952 года.

«Вина, конечно, лежала на нас, тренерах», – пишет в своей книге «Вечная тайна футбола» Якушин и поясняет, что представление о силе югославской команды можно было получить заблаговременно, посмотрев ее первый матч на олимпийском турнире. Между прочим, подобных самокритичных высказываний в книге Якушина немало: порой думаешь даже, что маститый специалист использует всякую возможность, чтобы признать тот или иной промах, ту или иную ошибку, допущенные им на долгом тренерском пути.

Но вот в том конкретном случае, о котором шла речь выше, тренеры сборной СССР ошибки как раз не допустили. Чем объясняет ныне Якушин то, что представители сборной СССР не удосужились посмотреть первый матч югославской команды на турнире? Цитирую: «Сказалось отсутствие опыта международных соревнований». Но это в наши дни советские тренеры постоянно выезжают смотреть игры будущих (а иногда и потенциальных, предполагаемых) соперников, да еще нередко в сопровождении операторов с видеомагнитофонным оборудованием. А уж к чемпионатам мира и Европы, к Олимпийским играм Госкомспорт формирует с этой целью солидные бригады. На Олимпиаду же 1952 года никаких вспомогательных бригад со сборной не посылали.

Кстати сказать, если бы Аркадьев или Якушин сами решили посмотреть первый матч с участием югославской сборной, сделать этого они прости физически не смогли бы, ибо в тот самый день и час, когда команда Югославии проводила свой первый матч в Хельсинки,  сборная СССР встречалась в г. Котка со сборной Болгарии. И оба тренера, разумеется, должны были находиться при своей команде. Люди осведомленные могут, правда, напомнить, что в Финляндию выехали тогда же пятеро советских футбольных функционеров – Гранаткин, Савин, Латышев, Чхатарашвили и Мошкаркин, и что, хоть первые двое были заняты налаживанием международных контактов, Латышев и Чхатарашвили – делами судейскими, а прикомандированный к сборной молодой гостренер Мошкаркин использовался как «офицер связи» между Аркадьевым и руководством советской олимпийской делегации (которое было расквартировано в другом городе), а все же могли ведь они присутствовать в Хельсинки на матче 1/16  финала с участием сборной Югославии, чтобы поделиться затем своими впечатлениями с тренерами и игроками сборной СССР!

Что же, по идее присутствовать на этом матче все они, конечно, могли, но вот получить в результате основательное представление о подлинных возможностях югославской сборной, охарактеризовать силу ее игроков – ни в коем случае! Ведь играла-то сборная Югославии со сборной Индии, а индийские футболисты в ту пору, приезжая в Европу и к нам, в Советский Союз, подчас выходили на поле босиком и, как правило, пропускали астрономическое число голов. Так что счет 10:1, с которым сборная Югославии обыграла на Олимпиаде сборную Индии, ни о какой особой мощи победителей не говорил.

И, наконец, о главном. В главном Якушин прав: сказалось опыта международных соревнований. В 1952 году руководители сборной Югославии были в этом смысле буквально во сто крат опытнее Аркадьева, Якушина, Гранаткина, Савина, Латышева, Мошкаркина и Чхатарашвили, вместе взятых. Ибо для сборной Югославии игра против советской команды на Олимпиаде была ее 152-м по счету официальным международным матчем, а для сборной СССР всего лишь вторым. И, естественно, с командой Югославии на Олимпиаду прибыли тренеры-наблюдатели, в чью обязанность входило, в частности, присутствие в г. Котка на игре СССР – Болгария.

Перед встречей сборных СССР и Югославии в 1/8 финала на хельсинкской Олимпиаде диспозиция была такова. Нашей команде предстояла борьба с соперниками, которых она совершенно не знала, а тренеры и футболисты сборной Югославии имели возможность в течение пяти дней анализировать сильные и слабые стороны советской команды, выявленные их наблюдателями в ходе матча СССР – Болгария, где наши футболисты раскрыли едва ли не все свои игровые связи.

Однако разве, выходя на переигровку, наша команда не знала уже своего соперника? Конечно, знала, но ведь на переигровке и шла уже совершенно другая борьба! Во-первых счет открыли советские, а не югославские футболисты, во-вторых матч был проигран отнюдь не с позорным счетом – 1:3, а в-третьих, назначение при счете 1:1 одиннадцатиметрового удара, в результате которого югославами был забит гол, и по сей день вызывает споры.

Пенальти был назначен после того, как, по мнению судьи, наш центральный защитник Башашкин сыграл в штрафной площади рукой. Это-то и поныне оспаривается теми футболистами сборной СССР, которые находились рядом с Башашкиным. И вратарь Иванов, и защитники Нырков с Крыжевским, и полузащитник Нетто убеждены, что мяч попал Башашкину не в руку вовсе, а в ключицу. Тем не менее на коллегии Всекомфизкульта, состоявшейся после возвращения сборной из Финляндии, было решено звание мастера с Башашкина снять.

Таковы, уважаемый читатель, были и в 1952 году, и остаются на сегодняшний день объективные причины малоудачного дебюта советской сборной в первом ее олимпийском (и в первом вообще) международном турнире. Правда, спустя какое-то время после смерти Сталина в прессе начали высказывать – и с каждым годом все уверенней и чаще – суждения, что это первое испытание сборной СССР на официальных соревнованиях международного уровня следует признать успешным во всех отношениях. К. Есенин, например, в 1983 году писал так: «Теперь-то через три десятилетия, мы понимает, что тогда, в 1952-м, олимпийский дебют сборной СССР не был неудачей. Скорее, его следовало расценить как достижение. И не огорчение должны были испытывать сторонники нашей команды, а, напротив, радость и гордость за тех, кто в суровых условиях подтвердил высокий класс советского футбола».

Я лично придерживаюсь несколько иной точки зрения. Если команда, нацелившись на первое или второе место (а в интересующей нас истории дело обстояло именно так), из соревнований выбывает в 1/8 финала, то это отнюдь не успех. В беседах со мной в разное время Аркадьев и Якушин повторяли не единожды, что наша команда выступила бы на хельсинкской Олимпиаде гораздо сильнее, окажись у защиты и полузащиты больше времени для подготовки. Хотя почти все ошибки, приводившие к взятию наших ворот, выглядели, по свидетельству очевидцев, нелепыми, досадными случайностями, фактически ошибки эти являлись закономерным следствием той нервозности, которую порождает в действиях недостаточно чувствующих локоть друг друга участников обороны планомерный, хорошо организованный натиск использующих всю ширину поля, сильных и уверенных в себе форвардов.

Здесь, однако, следует, еще раз вернуться к  повести «Точка разрыва». Почему, назвав свое произведение документальным, авторы игнорируют факты, о которых шла речь выше? Чего ради рисуют Аркадьева тренером, который, угождая прихотям футбольных меценатов, загнал, изнурил перед Олимпиадой игроков в бесчисленных псевдотренировочных матчах? Зачем винят Аркадьева в безволии, проявленном, дескать, и на самой Олимпиаде, когда он в канун переигровки с югославами, поддавшись якобы нажиму со стороны второго тренера Якушина, неожиданно для всех заменил надежно сыгравшего в первом матче известного форварда Марютина новобранцем сборной Чкуасели, не имевшим никакого опыта международных встреч? Для чего уверяют читателей в том, что вследствие этой нелепейшей замены наша и без того переутомленная команда действовала практически вдесятером, ибо Чкуасели, мол, растерявшись сразу же в обстановке напряженной и сложной борьбы, так и не нашел вплоть до финального свистка своего места в игре…

Какими же соображениями руководствовался (по мнению авторов повести «точка разрыва») второй тренер сборной Якушин, добиваясь от старшего тренера Аркадьева, чтобы Марютина сменил именно Чкуасели? Якушин был, видите ли, убежден, что команда наша, в каком бы составе она ни выступала, наверняка возьмет верх над югославской, а значит, и сообщение о том, что единственный грузинский футболист, принимавший участие в столь важном с политической точки зрения матче, был введен в состав сборной именно по настоянию Якушина, непременно дойдет до вождей-грузинов Сталина и Берии (или, как не вполне грамотно выражаются авторы повести, до «владыки и его палача»).

Но так как якушинская вера в успех должна была, по замыслу авторов повести, все больше и больше в ходе переигровки подтачиваться (ведь югославы, довольно быстро сравняв счет, уже на 30-й минуте вели – 2:1) авторы повести придумали еще один сюжетец, согласно которому не на шутку всполошившийся Якушин решил лично управлять игрой своего протеже. А поскольку Чкуасели, мол, и «русский язык знал неважно», то на экстренно подтащенной к краю поля скамье вместе с Якушиным уселись… два переводчика на грузинский! «Якушин, – читаем в повести, – непрестанно давал Чкуасели указания, а те в два голоса выкрикивали перевод. И все равно бедняга бежал не туда, пасовал не тем».

Правда, в 1952 году среди советских любителей футбола распространялся слух о том, что Чкуасели вышел на переигровку с югославами в результате полученного из Москвы распоряжения Берии. Был такой слух, был… Но в командах мастеров над этой  очередной байкой из области футбольного фольклора посмеивались, ибо в профессиональных кругах все знали, что молодого грузинского игрока, хорошо владевшего, к слову сказать, русским языком, Аркадьев включил в число двадцати «сборников» после того как в июне 1952 года Чкуасели неплохо проявил себя в международной встрече динамовцев Тбилиси и сборной Софии. Матч проходил в Москве, тбилисцы победили со счетом 2:1, а как читателю уже известно, под конспиративным названием «сборная Софии» выступала в предолимпийскую пору очень сильная национальная команда Болгарии. Вот почему через несколько дней левый крайний тбилисского «Динамо» Чкуасели дебютировал в составе сборной СССР (в свою очередь именовавшейся «сборной Москвы») в товарищеском матче против той же болгарской команды. Следовательно, опыт международных встреч у Чкуасели имелся.

Авторы повести «Точка разрыва» утверждают, будто Якушин в преддверии переигровки СССР – Югославия был стопроцентно уверен в победе советской сборной. Но разве в большом футболе возможны стопроцентно выигрышные матчи (если они, конечно, не договорные)? Тем паче, когда победа – и только победа! – нужна каждой и сторон, а силы команд примерно равны. Но коль скоро Якушин понимал, что Чкуасели может игру сборной ослабить, какой же ему был резон продвигать в основной состав малоопытного новичка? Наконец, заявляя, что навязал старшему тренеру кандидатуру Чкуасели именно второй тренер, авторы повести обнаруживают незнание еще одной из важнейших реалий (если не сказать – аксиом) большого футбола, состоящей в том, что определение, назначение и объявление состава на игру – прерогатива исключительно старшего тренера! И что пока старший тренер сам не обратится за советом к помощнику, тот ни в коем случае не станет выдвигать свои соображения.

Об истинных причинах введения в состав сборной Чкуасели мне рассказывали порознь Аркадьев, Якушин, Бобров, Бесков, Трофимов, а также врач команды А. Найденышев, и, если все слышанное мною обобщить, обстоятельства складывались так. Сохранить в переигровке всех пятерых нападающих, выступавших в первом матче с югославами (правый крайний Трофимов, правый полусредний Николаев, центрфорвард Бобров, левый полусредний Марютин, левый крайний Бесков), означало, по глубокому убеждению Аркадьева, идти на слишком большой риск, поскольку принципиальных загадок в игре нашей линии нападения для соперников уже не было. Аркадьев почувствовал это уже в добавочное время первого матча, когда сборная СССР, имея территориальное преимущество и перевес в психологическим плане (ведь она сравняла счет после 5:1), победный гол забить тем не менее не смогла. Причину этого Аркадьев видел в сужении фронта наших атак, что позволило сопернику уплотнить оборону. Сужался же фронт атак потому, что Бесков смещался периодически в центральную зону, а его фланг оставался в это время пустым. И хоть смещения эти диспозицией игры предусмотрены не были, Аркадьев на разборе матча Бескова ни в чем не упрекал.

Дело в том, что, будучи по специализации левым полусредним, Бесков заменил травмированного в матче с болгарами основного левого крайнего сборной Ильина, но как инсайд тяготел, естественно, к маневрам в центральной полосе! Нечто похожее наблюдалось, между прочим, и на правом фланге обороны сборной СССР, куда Аркадьеву пришлось поставить Крыжевского, знаменитого тогда в стране центрального защитника. Пришлось потому, что единственный в ту пору наш международного класса правый защитник Чистохвалов выбыл из строя еще ранней весной. Крыжевский же в силу своей одаренности играл и в непривычном амплуа лучше других кандидатов на «место Чистохвалова», хотя порой машинально смещался в центр, внося некоторый диссонанс в действия партнеров.

Вообще-то, в преддверии первого матча со сборной Югославии Аркадьев наметил в левые крайние нападения (вместо травмированного Ильина) Марютина, а Бескова намеревался использовать в его коронной роли инсайда. Левым инсайдом был, к слову сказать, по своей основной специальности и Марютин, но Бесков в этой ипостаси не имел себе в СССР равных! Однако за сутки до матча планы Аркадьева нарушило сообщение доктора Найденышева. Бесков, заявил он, к игре в качестве инсайда еще нет готов, так как не обрел должной физической формы из-за перерыва в тренировках ввиду случившегося у него ранее разрыва мышц задней поверхности бедра. Тут позволю себе напомнить, что в системе игры «дубль-вэ-эм», которая была принята тогда повсеместно, энергетика командных действий покоилась главным образом на челночных перемещениях инсайдов и хавбеков. Так что физическая нагрузка у них была очень большая. «А на краю-то Бесков сыграть сможет?» – спросил Аркадьев. Найденышев ответил утвердительно. Пригласили Бескова, и вопрос был решен.

Сыграв, таким образом против сборной Югославии на левом краю экспромтом, Бесков принес команде громадную пользу: третий, четвертый и пятый голы были забиты после поданных им угловых, причем пятый – в результате углового, который Бесков подал не со своего, левого края, а с правого – «трофимовского». Этому факту могут подивиться те, кто знает, что удары эти Трофимов и сам выполнял замечательно. Но Бесков, почувствовав, что угловые у него, что называется, пошли, попросил разрешения у своего друга Трофимова (который только что забил четвертый гол) подать корнер и справа. И подал прямо на Петрова, который в высоком прыжке красиво забил на 89-й минуте решающий мяч головою[12].

В переигровке со сборной Югославии Аркадьеву представлялась возможность осуществить то, что помешало ему сделать в первом матче сообщение доктора Найденышева. Последний, если помните, информировал Аркадьева о том, что Бескову по состоянию здоровья нагрузка инсайда в этом матче противопоказана. А 22 июля утром, за несколько часов до начала переигровки, и Найденышев, и Бесков подтвердили, что сегодня Бесков инсайдом сыграть сможет. Это известие Аркадьева обрадовало, но вводить в состав Марютина он на сей раз счел нецелесообразным. Не только потому, что Марютин, играя на левом краю, мог непроизвольно, по привычке инсайда, смещаться в центр. Бесков в этих случаях, даже без предварительного уговора, наверняка бы занимал марютинское место на краю! Но в этом случае сокращалось бы число острых комбинаций в центре.

Отшумят события хельсинкской Олимпиады, пройдут годы, Бесков станет знаменитым тренером – и в этой своей роли часто будет вспоминать аркадьевское определение различия между хорошим и отличным игроком: «Хороший игрок разбирается в ситуации, отличный – ситуацию сам создает». И в этом смысле Бесков как игрок центральной тройки изобретательностью обладал неистощимой. Аркадьеву же хотелось, чтобы в переигровке у футболов был гораздо больший, нежели в первом матче, простор для атакующей игры в центральной полосе. И, следовательно, требовалось максимально растянуть вдоль фронта югославскую защиту и полузащиту. А этого можно было достичь только путем равномерного «посева» пяти нападающих по всей ширине поля.

Тогда-то Аркадьев подумал о Чкуасели и, переговорив с ним, убедился, что молодого футболиста перспектива участия в переигровке ничуть не смущает. Впрочем, прежде чем объявить о своем решении, Аркадьев держал совет с Якушиным, а затем – в его присутствии – с Бобровым, Бесковым, Николаевым и Трофимовым. Возражений против кандидатуры Чкуасели не выдвинул никто.

В 1952 году, напомню, футболу были еще неведомы столь распространенные ныне зональный и комбинированный методы обороны, отчего игроки на поле как бы разбивались на пары – каждый имел своего визави. Какие же козыри мог предъявить своему персональному югославскому сторожу Автандил Чкуасели? Отличную сыгранность с партнерами? Ее не было. Хорошую технику, сообразительность, высокую скорость? Согласно канону «персоналки», опекать левого крайнего нападения полагалось правому защитнику. А правый защитник сборной Югославии Бранко Станкович был многоопытный, всемирно известный игрок. Особых похвал он удостоился на чемпионате мира 1950 года. Даже в футбольных справочниках, где сведения о спортсменах излагаются обычно деловито и сухо, о Станковиче говорится: «играл элегантно, эффектно, активно помогал нападению». На что же в таком случае рассчитывал Аркадьев, противопоставляя знаменитому Станковичу юного Чкуасели? Оказывается Аркадьева привлекало умение Чкуасели играть вдоль кромки поля, по «желобку». Это означало, что без крайней надобности он не станет смещаться в центр, а следовательно, уведет и своего визави к боковой линии.

Разумеется, многое в спортивной борьбе происходит не совсем так (или совсем не так), как планируют тренеры, однако же на этот раз замысел Аркадьева реализовался на все сто процентов. И если бы в конечном счете победу одержали не югославы, а наши, то в восхвалениях, которые бы незамедлительно появились в отечественной прессе, отмечалась бы среди прочего и показанная сборной СССР оригинальная интерпретация тактического приема, именуемого в футбольном просторечии «разменом». Суть его состоит в том, что один из спортсменов должен полностью нейтрализовать своего подопечного, выключив его из игры. Но выполняя эту разрушительную функцию, он одновременно лишается возможности участвовать в созидательной игре сам. «Нет меня – нет и моего подопечного» – вот жесткая формула «размена», и если целесообразность этого тактического приема виделась тренерам дотоле в изоляции особо опасного форварда, то, обязав Чкуасели нейтрализовать Станковича, заманивая его на край площадки, Аркадьев сознательно «разменивал» одного из пяти своих форвардов (ради выигрыша большего пространства для маневра остальных четырех) на игрока обороны.

Мне довелось быть свидетелем разговора на эту тему между Аркадьевым и Бутусовым, разговора, состоявшегося года через три после хельсинкской Олимпиады. Неплохо владевший немецким языком, Бутусов прочел в одном из сборников методических материалов, выпущенном в ФРГ, статью, в которой разбирались оба олимпийских матча СССР – Югославия. Анализировалась там и дуэль Чкуасели – Станкович. Победителем из нее, писал автор статьи, вышел, казалось бы, Станкович: ведь Чкуасели не забил гола, не сделал передачи, с которой бы провел мяч в ворота сборной Югославии кто-либо из его партнеров и т.п., но все это были чисто внешние показатели, глубинную же суть дуэли составлял «зеркальный вариант размена». Таким образом, заключал автор статьи, применив тактическую новинку, Аркадьев изолировал югославского защитника.

Пересказав Аркадьеву содержание статьи, Бутусов заметил, что и Марютин мог маневрировать вдоль боковой линии, если не по призванию, как Чкуасели, то в порядке обычной игровой дисциплины! Аркадьев, который с Бутусовым дружил и высоко ценил его футбольные познания, пустился в подробнейшие объяснения. Доминантой в них было то, что Станкович знал уже по первому матчу истинные возможности Марютина, отчего плассировался бы, конечно, на промежуточной позиции, неподалеку от зоны полусреднего. Чкуасели же должен был продемонстрировать Станковичу – хотя бы раз! – свое умение, дриблингуя, ловко проскальзывать с мячом вдоль бровки, что он и сделал вскоре после начала игры. Вот почему Станкович от него уже не отходил. Бутусова, помню, объяснение Аркадьева полностью устроило.

Но я отвлекся, а хотелось сказать, что от Чкуасели тогда товарищи по нападению голов не ждали: ведь скрупулезно выполняя полученную установку, он и бежал куда надо, и пасовал кому следовало. Голы же полагалось забивать прославленным бомбардирам – Боброву, Бескову, Трофимову, Николаеву. И Бобров открыл счет! Проигран же матч был, как мы знаем, отнюдь не нападающими (счет 1:0 достаточен для победы), а из-за ошибок защитников и полузащитников. Словом, в ходе обсуждения кандидатуры Чкуасели никто не думал выслуживаться перед Сталиным и Берией. Разумеется, я далек от того, чтобы в полемическом запале утверждать, будто советские люди (а значит, и советские футбольные тренеры) не сообразовывали в те времена свои дела и планы с разного рода мыслями о Сталине, о ведомстве Берии… Но в данном случае перед Аркадьевым и его помощником Якушиным стояла совершенно конкретная спортивная задача, и они в меру своих сил ее профессионально решали.

Надо сказать, что повесть «Точка разрыва» не осталась незамеченной участниками футбольного турнира хельсинкской Олимпиады. Многие из содержащихся в ней домыслов убедительно в «Неделе» опроверг Якушин, горячо вступившись и за тех, кто уже не мог себя защитить: за Аркадьева и Бутусова. Ведь авторы повести «Точка разрыва» голословно утверждали даже, что пагубный аркадьевский метод работы («прикидки, от своей бесконечности теряющие смысл, накачки, треплющие нервы») укоренился затем у нас и во всех остальных видах спорта, что «зерна этих сорняков» с легкой руки Аркадьева были «посеяны именно тогда, в 52-м».

«Но если сборная была перетренирована, – писал Якушин в «Неделе», – в чем-то это должно было на Олимпиаде проявиться. У состояния перетренированности есть определенные признаки. Выявляется это и просто визуально, и медицинским путем. Неспособность активно играть 90 минут, существенное снижение бойцовских волевых качеств, «компенсируемое» частным нарушением правил, сбои в привычных игровых связях – вот приметы переутомления и отдельных футболистов, и команды в целом. Со сборной СССР в 1952-м работала группа врачей, и ни у кого из игроков отклонений от нормы, свойственных перетренированности, не обнаружила. Для перетренированных, «подавленных» команд вряд ли есть что-либо более тягостное, чем борьба в добавочное время. Но как раз на 113-й минуте мы вырвали победу (2:1) у традиционно неуступчивой, атлетичной и скоростной команды Болгарии. И опять-таки не 90, а 120 минут играли со сборной Югославии… За 15 минут до финального свистка сборная Югославии вела в счете я 5:1! Спрашивается, могла ли перетренированная , уставшая команда в оставшиеся четверть часа забить в ворота сборной Югославии  четыре гола?».

Славу и гордость советского футбола – Михаила Павловича Бутусова авторы повести «Точка разрыва» решили изобразить почему-то «пещерным человеком». Сообщив, что пригласили Бутусова в сборную только за умение «поставить удар» (хотя «ставить удар» в сборной, конечно, никому не нужно было), они тут же, как говорится, «снижают образ»: «А он (Бутусов – А.Г.) человек простой: « Ты кэ-эк долбани с носка и прямо в девятку». «Это неправда! – протестовал в «Неделе» Якушин. – Первоклассный тренер (вспомним: киевское «Динамо» после войны восстановил, причем а один сезон, именно Бутусов), признанный методист, наконец, петербуржец до мозга костей, истинный интеллигент, Михаил Петрович Бутусов даже в шутку не мог позволить себе изречения, которые приписываются ему в «Точке разрыва»!».

Письмо Якушина касается, повторю, искажения многих фактов, перепроверяя которые он не поленился – на пороге своего 80-летия! – созвониться с Башашкиным, Бесковым, Ивановым, Ильиным, Крыжевским, Латышевым, Мошкаркиным, Нетто, Николаевым, Нырковым, Чкуасели и Чхатарашвили, то есть почти со всеми здравствующими ныне игроками  сборной СССР 1952 года и футбольными функционерами, побывавшими на хельсинкской Олимпиаде. Это якушинское письмо редакция «Недели» поместила В № 5 за 1989 год под заголовком «Зачем «разрывать» истину?» И на этом, казалось бы разговоре о повести «Точка разрыва» можно было (да простит мне читатель невольный каламбур) поставить точку. Но сотрудники отдела спорта «Недели» рассудили иначе. В № 13 они любезно предоставили возможность авторам повести перейти в контратаку, Якушину же дать слово для ответа не посчитали нужным.

Между тем авторы «Точки разрыва», будучи бессильны возразить Якушину по существу, выдвинули против старейшины советских футбольных тренеров новое обвинение, да еще какое! Якушин, дескать, в 1952 году находился в советской сборной на некоем особом положении. «Игроки и тренеры, – пишут Горбунов и Токарев, – были лишены почетных спортивных званий, его сохранил лишь М. Якушин. Все газеты дружным хором накинулись на команду и ее наставника… но имя Якушина не прозвучало ни разу». А ныне, мол, желая как-то закамуфлировать эти обстоятельства, Якушин «старается увести старый разговор из кабинетов власти на безобидную футбольную лужайку».

Редакция «Недели», публикуя ответ на письмо Якушина, в резюме спортивного отдела отвела утверждение авторов повести «Точка разрыва», будто почетное спортивное звание сохранил один лишь Якушин, указав, что званий мастеров и заслуженных мастеров спорта «не были лишены еще несколько участников той сборной команды». Вынужден, однако, напомнить, что в сборной СССР 1952 года вместе с тренерами насчитывалось двадцать два человека, а спортивных званий лишили шестерых. Неверно и заявление о том, что пресса боялась почему-то трогать Якушина. Ведь в передовой статье газеты «Советский спорт», посвященной итогам хельсинкской Олимпиады, имя Якушина было упомянуто в негативном контексте наравне с именами Аркадьева, Бутусова и Елисеева[13]. Цитирую: «Чем можно объяснить некоторый застой в развитии нашего футбола и серьезные провалы отдельных команд в ответственных соревнованиях? Они порождены прежде всего зазнайством и кичливостью некоторых тренеров по футболу, забвением с их стороны воспитательной работы с футболистами, отсутствием в футбольных командам критики и самокритики. Только этим можно объяснить, что в командах, которые тренировали Б. Аркадьев, М. Бутусов, М. Якушин, многие футболисты зазнались, почили на лаврах».

Так что, солидаризируясь с письмом Якушина, хочу спросить: зачем же все-таки «разрывать» истину? Для чего изображать в документальной повести драку советских футболистов с югославскими[14], когда в действительности такой драки не было, когда борьба велась в рамках правил, вполне корректно? Зачем приписывать финским болельщикам враждебность по отношению к нашей команде, тогда как те вели себя дружелюбно?[15] Для чего утверждать, будто футболисты сборной, возвращаясь в Москву, опасались, что их отправят в том же вагоне в Сибирь? Ведь страхов этих не помнят Башашкин, Бесков, Крыжевский, Нетто, Николаев, Трофимов…

Сегодня все знают, что эпоха сталинской тирании была переполнена трагедиями, но зачем находить трагедии еще и там, где их, по счастью, не было? Спору нет, роспуск команды ЦДКА, который лежит на совести начальственных лиц, представивших дело так, что якобы команда эта была сборной страны, конечно же, нанес советскому футболу серьезный ущерб, но трагедией в прямом смысле слова не являлся: все участники проигранного югославам матча остались живы, здоровы, никого из них не арестовывали, не ссылали, не вызывали на допросы, цэдэковцы продолжали играть в других клубах. А едва Сталин умер, команда Центрального Дома Советской Армии была восстановлена. Тогда же возвратили Аркадьеву, Башашкину, Бескову, Крыжевскому, Николаеву и Петрову их спортивные звания. Словом, имел место вопиющий произвол, но не трагедия!

Читатель, надеюсь, уже убедился, что примененный авторами повести «Точка разрыва» метод создания документальной прозы (когда ситуации домысливаются и под настоящими именами действуют в сущности вымышленные персонажи) далеко не безобиден. Между прочим, еще и потому, что разбрасывает семена для новых всходов неправды. Раскрываю еженедельник «Аргументы и факты» (№ 1, 1990 г.) и, читая статью Н. Бугрова «Под нашими спортивными знаменами…», вижу, что автор излагает фабулу повести «Точка разрыва» (об источнике, впрочем, не упоминая) в качестве абсолютно достоверного исторического материала!

Экспозе повести состоит в том, что футболисты сборной СССР получают перед матчем с югославами ободряющую, зовущую их к победе телеграмму от самого Сталина, и телеграмма эта (плод фантазии, ибо ни один из участников сборной о ней и слыхом не слыхивал!) необходима создателям «Точки разрыва» лишь для того, чтобы показать далее гнев Сталина, результатом которого (гнева) и оказался разгон команды ЦДКА, составлявшей якобы основу сборной (читатель моих заметок знает уже, что цэдэковцев в ней играло всего четверо). Автор статьи в «АиФ» сообщает затем (реферируя, в сущности, повесть «Точка разрыва»), что Сталин «покончил с армейским футболом» руками чиновников из Всекомфизкульта. Но и тут авторы «Точки разрыва» подвели: команда ЦДКА была расформирована отнюдь не Всекомфизкультом, а военным ведомством. А вот по приказу ли Сталина или по инициативе высших военачальников – еще не выяснено, ибо документы на сей счет пока надежно скрыты в армейских архивах.

Мои погодки хорошо помнят, что одновременно с расформированием команды ЦДКА Министерство Вооруженных Сил СССР ликвидировало большое число штатных спортивных команд – не только футбольных! – и в Москве, и в остальных военных округах. Говорили, что тогдашний министр Вооруженных Сил А.М. Василевский был ярым противником профессионального армейского спорта, предпочитая ему массовую физкультуру в частях. После смерти Сталина Министерство Вооруженных Сил СССР было названо Министерством обороны СССР, его возглавил Н.А. Булганин, у которого, видимо, была другая точка зрения на этот вопрос, поскольку тотчас же началось повсеместное восстановление армейских штатных команд. Кстати сказать, упомянутые два подхода к армейскому спорту недавно начали обсуждаться открыто. Таким образом, подлинная история расформирования команды ЦДКА еще ждет своих исследователей.

Правда, автор статьи в «АиФ» Бугров может мне возразить, что кое-какие документы, касающиеся разгона команды ЦДКА, все же обнародованы. Дело в том, что после публикации письма М.И. Якушина в «Неделе» редакция журнала «Спортивные игры» поместила в № 9 журнала а 1989 год «факсимильную копию» машинописного текста приказа Комитета по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР № 793 от 18 августа 1952 года, в котором черным по белому написано: «За провал команды на Олимпийских играх, за серьезный ущерб, нанесенный престижу советского спорта, команду (ЦДКА. – А.Г.) с розыгрыша первенства СССР снять и расформировать».

Публикация называется победно – «Приказ 793», и, чтобы увидеть и подержать в руках этот не просто исторический для нашего футбола, а еще и совершенно необычный, парадоксальный документ (цивильное спортивное учреждение отдает приказ о расформировании подведомственной Министерству Вооруженных Сил штатной военной команды), я отправился в Центральный государственный архив Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР (ЦГАОР СССР), где хранятся документы всесоюзных министерств и комитетов.

И вот передо мною подлинник приказа Всекомфизкульта № 793 за 1952 года. Увы, он не имеет никакого отношения ни к Олимпийским играм, ни к футбольной команде ЦДКА! Звоню в связи с этим в редакцию журнала «Спортивные игры». Поскольку заметка «Приказ 793» подписана «Отдел футбола «Спортивных игр», прошу передать трубку единственному сотруднику этого отдела. Оказывается, он тоже знает, что опубликованного в журнале текста приказа № 793 в ЦГАОР СССР не было и нет. Для чего же под видом публикации «исторического документа» напечатана заведомая фальшивка? Весь расчет строился, видимо, на предположении, что достоверность этой публикации проверять в ЦГАОР СССР никто не станет, и таким макаром отдел футбола «Спортивных игр» как бы сыграет вничью с критиками повести «Точка разрыва».

А вот еще пример из области вседозволенного. В «Футболе-Хоккее» (№ 13 1989 г.) помещена статья В. Мирского, содержащая полемику с теми, кто не одобряет комплектования киевской команды «Динамо» большим числом игроков из профсоюзных клубов (путем их призыва через военкоматы для прохождения срочной службы в частях МВД или КГБ). Здесь, справедливости ради, надо сказать, что принудительный характер эти акции носят не всегда. Ведь киевское «Динамо» соблазнительно и своей спортивной славой, и хорошими материальными условиями. А тут еще и освобождение от всех тягот солдатской службы!

Однако же меня удивило в статье Мирского то, каким образом он обосновывает моральную непогрешимость систематического «вымывания» тренером киевского «Динамо» В. Лобановским одаренных игроков из профсоюзных команд. Прием оправдания Лобановского исключительно прост. Мирский сообщает, что и «суперклуб» ЦДКА в пору своего «безраздельного владычества на призовом пьедестале» поступал точно так же! Но тогда, мол, почему-то «никто не заострял внимания на том, что многие лейтенанты из «команды лейтенантов» прибыли в расположение своей знаменитой части прямиком из профсоюзных команд». Пассаж этот обращен к «старшему поколению любителей футбола», и по этой причине, видимо, Мирский не называет фамилию тренера «команды лейтенантов». Уж старики-то наверняка помнят, что во времена безраздельного владычества цэдэковцев на призовом пьедестале их наставником являлся Аркадьев!

Итак, после того как сочинители повести «Точка разрыва» представили Аркадьева тренером, который, угождая сильным мира сего, измочалил перед Олимпиадой футболистов лишенными смыслами прикидками и накачками, обвинили его в карьеризме, выразившемся в замене Марютина неопытным Чкуасели (из-за чего, дескать, сборная СССР провела решающий матч фактически вдесятером), Мирский, желая, так сказать, узаконить в этическом плане методику комплектования киевского «Динамо» Лобановским, заявляет, будто и команда ЦДКА в самые славные свои времена (когда тренером ее был Аркадьев) формировалась в значительной мере за счет профсоюзных клубов. Иными словами, Мирский приписывает Аркадьеву именно то, чего Борис Андреевич принципиально никогда не делал!

На всякий случай, то есть к сведению тех, кто мог поверить Мирскому, приведу список игроков, приглашенных в команду ЦДКА Аркадьевым и проведших в ее основном составе то или иное количество матчей в чемпионатах страны 1945–1951 гг.: Бабич, Бабков, Башашкин, Белов, Бобров, Водягин, Горбунов, Дидевич, Зайцевский, Елизаров, Ерошин, Коверзнев, Колесников, Крушенок, Меньшиков, Мухортов, Нырков, Петров, Вик. Пономарев, Портнов, Родин, Родионов, Синюков, В. Соловьев, Чанов, Чайчук, Чистохвалов, Шапошников, Шкатулов, В. Якушин. Все они – аксиоматично! – пришли в центральный армейский футбольный клуб из воинских частей и учебных заведений, команд военных округов.

И, наконец, завершающий аккорд. Недавно в прессе появились сообщения о том, что на студии «Мосфильм» (и при участии кинематографистов Финляндии) режиссер Павел Любимов заканчивает съемки картины «На солнечной поляночке», в основу которой легла все та же «документальная» повесть о команде ЦДКА…

"Советский спорт", 20.04, 21.04, 22.04, 24.04, 25.04. 1990;

"Футбольная правда", №11, 2004 г.

Администратор сайта: apiperski@mail.ru (Александр Пиперски)